Музыка призраков

Наконец Тира положила письмо в кедровую шкатулку, где хранила памятные вещи Амары, а вскоре, к всеобщему изумлению, уволилась из центра искусств камбоджийской общины. Друзья и коллеги расценили ее внезапный отъезд как своеобразное отрицание, невозможность справиться с горем или, как сказали некоторые, должным образом поскорбеть по тетке. Но Тира слишком хорошо знала, что горе – нежданный, неурочный гость, к приходу которого невозможно быть готовым, и если на то пошло, ее неожиданное увольнение скорее оставило открытой дверь для горя, позволяя Тире выйти за ее пределы.

И вот она на борту самолета, барахтается в потоке мыслей и чувств, несущем ее не в будущее, а в прошлое. Ее снова охватили воспоминания о другом стремительном бегстве, о смертельно опасном переходе через джунгли и минные поля, когда каждый раз, когда все бросались бежать вперед, Тира оглядывалась, не в силах избавиться от странного ощущения, что кто-то или что-то догоняет ее, окликая по имени. Она еще не знала, что привычка постоянно оглядываться определит ее жизнь, неразрывную связь с родиной и ее призраками. Ей никогда не освободиться от них, однако сейчас Тира пыталась оторваться, убежать, скрыться от несмолкающего зова: «Сутира… Сутира…»

Воспоминания росли, завладевая мыслями, вставая перед глазами. Тира задохнулась от сознания, куда она летит и зачем. Разумеется, она позаботится о том, чтобы пепел Амары был помещен в мемориальную ступу, которая уже готова, как заверил настоятель Ват Нагары, и заберет инструменты отца. Но, хотя девушка не признавалась в этом вслух, главной, а возможно, и единственной причиной возвращения был ее отец. Только он удерживает в прошлом. Наконец она узнает, что с ним сталось. За почти четыре года правления красных кхмеров, когда одна смерть следовала за другой, исчезновение отца так и не обрело пронзительной боли безвозвратной утраты: он до сих пор мерещился ей повсюду. Даже сейчас, несколько десятилетий спустя, его призрак не дает ей покоя. Тира не могла избавиться от мысли, что отец исчез не по своей воле.

Он слышал ее имя в каждом звуке колокола, призывавшего к медитации. Впервые услышав этот звон, Старый Музыкант принял его за фантомное эхо, вроде тихой вибрации в музыкальном пассаже: несколько повторяющихся нот среди какофонии его безумия.

Это случилось в прошлом году в мае, во время Вишакхи Пуджи, праздника, посвященного трем главным событиям жизни Будды – рождению, просветлению и нирване: настоятель объявил братии, что некая мисс Сутира Аунг, камбоджийка, живущая в Америке, прислала внушительное пожертвование для сооружения большой ступы в память своей тети. Сутира Аунг. Лишь через несколько секунд Старый Музыкант узнал фамилию, которую настоятель произнес после имени, – должно быть, так принято в США.

– Наша благодетельница просит о сооружении общей ступы, – продолжал настоятель, – чтобы те, кто не может позволить себе семейный склеп, могли хранить в ней останки своих близких, погибших в годы правления Пол Пота. Останками, как указала мисс Сутира Аунг, может быть пепел эксгумированных черепов и костей, старые фотографии, фрагменты одежды, воспоминания об умерших, наши молитвы и пожелания ушедшим – в общем, всем, чем угодно…

От слов настоятеля Старого Музыканта точно омыла волна спокойствия. Сутира жива. В нем боролись недоверие и необъяснимая уверенность, что он это знал с самого начала. Как можно быть уверенным в таком, он не смог бы объяснить. Он лишь чувствовал, что ждал этого мгновения. Теперь все станет на свои места; длинный, извилистый путь, по которому он блуждал не одно десятилетие, вдруг выпрямился, указав Старому Музыканту единственное оставшееся направление.

Он ждал, как приговоренный к казни, которому дали время вспомнить все грехи и подготовиться к смерти. Он хотел все распланировать, подробно представить момент окончательной расплаты и, как часто приходилось делать в Слэк Даеке, пик мучительной боли, чтобы потом вынести ее, не утратив мужества.

В конце концов, напомнил он себе, он сам этого хотел. Через несколько дней после Вишакхи Пуджи он пошел к настоятелю и сказал правду – то немногое, что смог открыть, пересилив себя, – что когда-то он знал отца Сутиры и выбрал Ват Нагару, зная, что, если кто-то из семьи уцелел, рано или поздно они придут сюда. На случай возможных сомнений он особо подчеркнул, что не намерен извлекать какую-то выгоду из этого знакомства и не хочет ни жалости, ни компенсации, тем более от молодой женщины. Он желал только вернуть инструменты – единственную память об отце, которого она потеряла. Возможно, мисс Сутира захочет поместить их в общую ступу как единственные доступные останки отца. В любом случае инструменты принадлежат ей и она вправе поступить с ними так, как сочтет нужным.