Музыка призраков

Подростком он вступил в ансамбль и прославился не только игрой на садиве, доведенной до значительных высот под строгим, надо сказать, началом отца, но и песнями собственного сочинения и прекрасными стихами, которые Тунь исполнял для мертвых в обмен на подачки от живых. Если музыка, как считал его отец, средство исцеления, тогда нищета, как Тунь убедился в годы отчаянной нужды, когда они с матерью едва сводили концы с концами, – худшая из болезней. Он забывал о нищете с помощью музыки. Именно обет, принесенный самому себе, а не отцовская порка, поддерживали в нем дисциплину, заставляя достигать вершин в своем искусстве. Позже, будучи уважаемым и популярным музыкантом, Тунь не забывал, как скромно начинал, и чувствовал духовное родство с теми, кто добивался перемен, кто хотел для Камбоджи справедливого и честного общественного строя, кто мечтал видеть ее современной державой. Старый Музыкант примкнул к политической партии, увлекшись прогрессивными идеями, а когда его родной городок разбомбили американцы, стал членом подполья, всей душой приняв его бескомпромиссно-радикальную идеологию.

Старый Музыкант допил остатки чая. Мимо дверного проема пролетали, сплетаясь, голоса участников процессии.

– Пойдем-ка, маленький, – пробормотал он, беря садив, словно пробуждая его ото сна у стены. – Пора начинать церемонию.

Раттанаки с Макарой, родственниками и друзьями собирались перед сала бонг, залом для церемоний под открытым небом, где должен был состояться ритуал призыва духа обратно в тело. Солнце уже село, раскрасив небо желтыми и оранжевыми полосами, напоминавшими полет призраков. Перед собравшимися темнел Меконг, как длинный извивистый саван; лодки и каяки покачивались на воде, как украшения, на пробу прикрепленные к гобеленовому панно. Вдруг показалось, что эту могучую древнюю реку, глубоко врезавшуюся в землю много веков назад, можно поднять и встряхнуть, разгладив складки и морщины. В вечерних сумерках мир казался зыбким, иллюзорным, как детский рисунок пальцем на запотевшем стекле. И снова голос дочери зазвучал в ушах Старого Музыканта:

– Смотри, что я нарисовала, папа! Ты и я!

Это было туманное утро, девочка кивнула на изрисованное стекло машины.

– А что это такое длинное? – рассеянно спросил он. – Наг-кобра или гусеница?

– Папа, – засмеялась дочка, – ты уже совсем старый и глупый! Это же река, а это в нее втекают другие реки, вот как в эту, перед нами. Мы по ней поплывем. Ты и я вместе увидим новые места…

Должно быть, тогда она думала, что сможет сопровождать его в поездках. А Туня вдруг охватил страх: что, если, став взрослой, она полюбит какого-нибудь мужчину сильнее, чем его сейчас?

– А вот наша лодка! – воскликнула дочка, пририсовывая лодку. Пальчики так и танцевали у стекла. – С головой феникса! Или сделать из нее самолет?

Старый Музыкант приподнял руку, как если бы хотел стереть рисунок, и к нему тут же подошел доктор Нарунн.

– Дорога перед вами свободна, – заверил он, явно приняв жест своего друга за попытку нащупать путь в сумерках.

Старый Музыкант опустил руку и повернулся к доктору-монаху:

– Так кто это был, достопочтенный?

– Простите? – озадаченно переспросил врач.

– Сегодня днем. Вы сказали, что у молитвенного зала была посетительница?

– Ах да! На самом деле, никто. Иностранка, как я и предположил. Но азиатка. Может, из Бирмы. Или даже индианка – с такими прекрасными большими глазами! В общем, туристка, которая ни слова не знает на кхмерском… и вообще не разговаривает, – доктор Нарунн провел ладонью по обритой голове, будто смутившись безволосой кожи. – Идет себе девушка, медитирует на ходу, и тут я появляюсь сзади как из-под земли – лысый мужчина в, можно сказать, платье – и обращаюсь к ней на храмовом диалекте – желает ли набожная богомолица поклониться Господину Будде? Нелепо, правда? – Молодой врач засмеялся, залившись краской, явно стесняясь воспоминаний о странной встрече и своем еще более странном приветствии. – Я готов был поклясться, что она кхмерка, одна из нас, но она бросилась бежать и исчезла, как существо иного мира: ее пралунг летел впереди, а остальное догоняло. Кажется, я насмерть перепугал нашу гостью – не удивлюсь, если она больше никогда не переступит порога кхмерского храма.

– Как она выглядела, достопочтенный?

– Она казалась…

– Прелестной?

– Потерянной, точно заблудившейся, я хотел сказать, – доктор прищурился с веселым подозрением. – Но она действительно была прелестна. Прелестна и растерянна.

Привычным тонким слухом Старый Музыкант безошибочно угадал несомненную увлеченность в голосе доктора Нарунна, как у влюбленного школяра, описывающего увиденную красивую девочку. Но сейчас у него не было настроения зондировать сердце доктора – его собственное стучало так, что кровь тяжелыми толчками отдавалась в ушах. Она была здесь. Теперь он в этом не сомневался. Она стояла на этой земле. Может, она даже видела его. Сутира. Мысленно он произнес ее имя, будто призывая обратно, но вдруг усомнился в своей фантазии: такое совпадение граничило с безумием.