Музыка призраков

Он пересек треугольный газон за домом и вышел на угол улицы, где легко было поймать попутку в любое время суток. Даже в ночной час и с отключенным электричеством горожане были на ногах, только ступали потише и жестикулировали спокойнее. Их силуэты напоминали теневой марионеточный театр на фоне жемчужно-серой ночи. Большинство – беженцы из деревень, жившие теперь на улицах и переулках. Лон Нол со своим правительством оказался неспособен справиться с ими же созданным хаосом, и семьи перебивались, как могли, натягивая брезент и расстилая циновки, где только было место, и обкладываясь мешками с песком (если могли себе позволить такую роскошь) на случай, если заревут сирены, возвещая о новом воздушном налете.

С тележек продавали супы и каши. Исходивший от них запах делал улицу уютнее, не такой опасной, а в укромных уголках даже знакомой, как собственная кухня под открытым небом. Мальчик-китаец отбивал быстрый ритм деревянными палочками для еды. Получавшийся звук походил на барабанную дробь: пек-пок, пек-пок – ритм, принесший название ночной закуске: лапша пек-пок. За мальчишкой шагал отец, кативший деревянную тележку, тяжелую от керамических мисок и ложек, лапши, нарезанных овощей и большой жестяной кастрюли дымящегося бульона. В конце квартала отец с сыном остановились принять наперебой поступавшие заказы; хозяин наливал суп, а мальчик относил тарелку за тарелкой покупателям, ожидавшим в своих домах или палатках.

Тунь жадно запоминал эту ночную сцену, смешение запахов, тихую музыку жизни, которая идет себе на радость людям, несмотря на нависшую над городом тень смерти и постоянную угрозу воздушного налета. Нормальная жизнь… Уставший, давно живущий в напряжении, Тунь будет горько тосковать по ней. Там, куда он направляется, ничего подобного нет – ни тележек с едой, у которых можно утолить ночной голод, ни рынков, ни ресторанчиков, ни дома, ни семьи. Только джунгли. Он даже не знал, куда они с товарищами идут: в условленных местах их будут встречать проводники, причем первый примет группу уже у Чрой Чангвар, сразу после переправы через Тонлесап. Точное местонахождение тренировочного лагеря должно оставаться в тайне в продолжение всего перехода на случай, если их схватят.

И снова Тунь поколебался, борясь с желанием развернуться и зашагать обратно к той жизни, которая имела для него какой-то смысл. Дочь для него – все, она дает цель и значение всему, что делает Тунь, но, как ни странно, мысль о Сите напомнила ему, почему он должен идти до конца. В войне человек обязан принять чью-то сторону. Если мяться посередине, есть все шансы попасть под перекрестный огонь. А еще, сильнее страха, в нем жила вера в необходимость создания общества более справедливого, раз уж не более милосердного. В то время Тунь твердо верил в будущее, хотя настоящее рушилось и сыпалось на глазах и на смену одному порядку приходил еще более коррумпированный и жестокий. Можно винить Америку за этот мальстрем, но со времен своего студенчества, прожив несколько месяцев в столице великой нации, он успел воочию увидеть работу правительства и действие Конституции и не оставлял надежды добиться того же и в Камбодже. Если такой огромный и разнообразный народ, как в США, смог сплотиться вокруг одного идеала, не распавшись на группировки по сферам интересов, то у маленькой и этнически однородной Камбоджи шансов даже больше.

Демократия. Не существует более эффективной системы управления обществом. Тунь горячо верил в это даже сейчас, когда правительство Лон Нола не оставило от демократии камня на камне. Демократическая Кампучия, этот изначально обреченный фарс, при поддержке американской военной мощи превратилась в затянувшееся фарисейство.

Какой у него был выбор, кроме как связать свои надежды с туманным будущим? Тунь примкнул к тем, кто воевал за это будущее, хотя и сомневался в коммунистической идеологии из-за ее грубоватой своеобычности, буквальности, отсутствия в ней метафор и музыки…

Стоп. Нельзя углубляться в рассуждения, иначе все начнет разваливаться, как неизбежно происходит, когда человек философствует. Делай, что должен… И все.

Завидев велотакси, Тунь жестом подозвал его к себе.

– Мост Чрой Чангвар, – сказал он сидевшему за рулем поджарому подростку, выглядевшему таким же костлявым, как его драндулет.

– Да, сэр, спасибо, сэр! – рассыпался в благодарностях мальчишка, еще не набравшийся уверенности опытного водителя. Он вообще не был похож на горожанина.