Музыка сфер

Но Джонатан пропустил его слова мимо ушей. Его мысли занимали совсем не письма или необходимость переодеться. Ему в голову вдруг кое-что пришло.

Некоторое время назад он понял, что за ним следят. А теперь кто-то проник в его кабинет, чтобы украсть письмо. Может быть, цель кражи пока в том, чтобы показать ему, что он все еще находится под наблюдением, предупреждение оставить в покое Монпелье и тех, кто с ними связан.

Других предупреждали не столь тонко. Торгующие своим телом девушки погибали, если слишком близко подбирались к правде. Следует ли ему готовиться к более прямому устрашению? Даже к физической расправе? Его мозг лихорадочно работал: возможно, прямо на него из-за его положения не нападут, но есть другие, дорогие ему и более уязвимые, чем он: Мэри, Томас… Не сказав ни слова, он прошел мимо растерявшегося клерка, спустился вниз, сбежал по лестнице и дальше в уже кишевший людьми двор. Он заколебался, глядя в дальний конец Уайтхолла, где стояли извозчики, но затем повернулся, быстро спустился по Уайтхоллской лестнице к реке и нанял лодку до Челси. Темзу заполняли паромы и баржи, но он предложил лодочнику хорошие деньги, и они поплыли вверх по течению довольно быстро. Джон выпрыгнул из лодки на ветхий причал возле старого фарфорового заводика даже прежде, чем лодка причалила, и почти побежал по Чейни-Уолк в тени старых вязов. Приближаясь к коттеджу, где жили Мэри и Томас, он увидел, что дверь закрыта и ставни заперты против солнца.

Он остановился у калитки, заметив, что у него нутро свело от напряжения. И выругал себя за глупость. Возможно, они куда-нибудь ушли, и он зря потратил время, поддавшись нелепому безымянному страху, порождению ночной бессонницы. Он вспомнил, что это — свободный день служанки. Ну конечно, Мэри взяла их сына с собой на рынок, или они отправились на реку полюбоваться лодками.

Он пошел по дорожке к крыльцу гораздо медленнее, и на него навалилась тишина. Вновь его коснулась ледяная рука страха. Дернув дверь и обнаружив, что она не заперта, он вошел, громко называя себя, и нашел жену и сына в комнате в глубине дома. Там было почти темно: солнечные лучи почти не проникали в узкое оконце. Сначала он испытал облегчение, что они здесь, вместе. Но сразу же увидел, что Мэри плакала. Томас, его великан-сын, так и оставшийся малым ребенком, свернулся рядом с ней в кресле. Его длинные ноги торчали вбок, в глазах тоже стояли слезы. Он сосал большой палец, а его кисти щеголяли свежими повязками.

— Бога ради… — начал было Джонатан.

Но Мэри уже встала со стула и быстро увела его в маленькую гостиную в передней части дома и сказала тихим голосом, который пронзил его будто нож:

— Довольно! Довольно же! Разве и мальчик должен страдать? Разве мало того, что он совсем один, предмет насмешек, страха, презрения?

Джонатан покачал головой.

— Я не понимаю. Объясни, что произошло?

— Хорошо. Твой сын, Джонатан, твой шестнадцатилетний сын, который и мухи не обидит, который хочет, чтобы люди его любили, играл на солнышке, искал цветы, как у него в привычке, и тут подошли какие-то мужчины и обещали повести его на ярмарку…

— Ты была с ним? Ты их видела?

Он никогда не замечал в ней такой безмерной усталости.

— Разве я могу оставаться с ним весь день напролет? Ему шестнадцать лет. Я больше не могу водить его за руку, укладывать в колыбель, петь ему, чтобы он уснул. Я пошла купить яйца на обед, обернулась так быстро, как только сумела, но его уже не было. Я искала повсюду. Он пришел, спотыкаясь, чуть больше часа назад и… и…

— Что они с ним сделали? — Он схватил ее за плечи, наверное, причинив ей боль, но она словно не заметила.

— Они обжигали его, Джонатан. Его руки, его ладони. Он говорит, что они держали его руки над жаровней, пока он не закричал. Он думал, что они ведут его на ярмарку, а они вот что с ним сделали…

— Боже мой! — От потрясения он почти задохнулся.

— Нет, все заживет. Кожа пошла пузырями, и только. Я наложила мазь и забинтовала.

Джонатан перевел дух.

— Почему? Почему они так с ним обошлись?

Она посмотрела ему в глаза.

— Сначала я думала, что из простой жестокости, ну, как мальчишки забрасывают камнями хромую кошку. Но они поручили ему доставить предупреждение, Джонатан. Они заставляли повторять их слова, пока держали его руки над огнем. Велели ему сказать отцу, чтобы он перестал задавать так много вопросов. Ты понимаешь? Перестал задавать так много вопросов…

Он выпустил ее плечи и слепо прошел в заднюю комнату, где его сын, выше его ростом, утирал слезы с глаз костяшками пальцев и постанывал от боли и тоскливого недоумения, что такое может случиться.

Джонатан подошел к нему, чтобы погладить по волосам, по щеке, утешить его, насколько сумел бы, но Томас отшатнулся от него. Его глаза обвиняли, он не мог поверить, что его отца не было там, чтобы спасти его.

Как Джонатана не было и там, чтобы помочь Элли.

— Перестань… задавать вопросы, — шептал Томас. — Перестань задавать вопросы.