Музыка тишины

Когда они причаливали к суше, Амос первым делом отправлялся на поиски телефона, чтобы узнать у родителей, есть ли новости от Микеле, пообещавшего во что бы то ни стало взять его в турне с Дзуккеро. Теперь он мечтал лишь об этом, и только это было его единственным пока не исполнившимся желанием. Но когда он позвонил из Неаполя в надежде получить хорошие новости, знакомый голос одной из секретарш Микеле сообщил, что на данный момент все приостановлено. Дзуккеро решил ограничиться презентацией видеоклипа, снятого на их с Паваротти дуэтную композицию, а не выступать вживую. Девушка попросила Амоса больше не звонить, сказав, что, если будут какие-то новости, она позаботится о том, чтобы сообщить их ему.

Амос почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, и погрузился в мрачное молчание, до слез расстроившее Элену, которая не в силах была утешить мужа. Ни к чему не привели и поддержка и оптимизм отца и тестя, приехавших в Геную, чтобы проводить молодоженов до их прекрасного деревенского дома. Все было бесполезно: даже в родных стенах, среди друзей, Амос продолжал оставаться задумчивым и унылым.

Элена уезжала на работу рано утром и возвращалась лишь к ужину. Он оставался в полном одиночестве и иногда даже не ел, играя на фортепиано, занимаясь вокалом и проводя время с Этторе, который каждый день навещал его, чтобы почитать что-нибудь вместе. Этторе казался Амосу абсолютно спокойным, и это поражало его. «Неужели у него нет никаких комментариев по поводу моей ситуации?!» – думал он, не в силах успокоиться.

В таком состоянии он провел почти целый год, занимаясь своими обычными делами. С каждым днем отчаяние все больше уступало место смирению, смирение – спокойствию; и постепенно это спокойствие вернуло Амосу силы, жажду действия и веру в себя самого и в окружающих.

Наступила зима. Амоса невероятно тревожила необходимость обращаться за деньгами к отцу, чтобы содержать семью. Поэтому стоило лишь Элене выйти за дверь, чтобы отправиться на работу, как он отключал отопление и надевал на себя лишний свитер. Он старался экономить на всем, приучая себя к экономии, как к дисциплине, и это новое жизненное правило делало его более сильным и способным на жертвы, которые раньше давались ему с трудом.

Элена хотела ребенка и все чаще заговаривала об этом. Амос, откровенно говоря, не особо ладил с детьми, но возможность иметь собственного малыша тешила его воображение: но только вот как он мог дать жизнь маленькому человечку, не подготовив сначала все то, что гарантировало бы тому свободное и богатое на возможности существование?! Поэтому он постоянно откладывал решение этого вопроса, стараясь отговорить Элену заводить ребенка. Но со временем это превратилось для нее в очередную идею фикс, как уже было раньше с женитьбой.

Амос проводил в одиночестве целые дни, что позволило ему наконец организовать себе необходимые для оперного исполнителя периоды молчания. Все самые знаменитые вокалисты эпохи практиковали это, и Амос не хотел быть исключением из правил.

Первые попытки проходили очень тяжело, в особенности когда приходилось молчать среди людей, ведь когда он был один, молчание не только не утомляло его, но и успокаивало и улучшало его настроение. Зато невозможность высказать свое мнение и необходимость слушать разговоры других людей, не имея права подать реплику и выразить собственную точку зрения, было для него сущим наказанием. Однако первая жесткая критика в его адрес, первые разочарования и все более ощутимый страх увидеть окончательное крушение своих надежд делали его как никогда сильным и решительным.

Но никто вокруг не понимал его экстравагантных планов; вместо того чтобы помогать, все лишь беззаботно призывали его плюнуть на все. По этой причине он не без удовольствия проводил большую часть времени в полном одиночестве в родных стенах, где голос тишины звучал как прекрасная музыка, услаждая его дух и вселяя уверенность. «Постарайся выложиться полностью, – шептала ему тишина, – будь честным в оценке самого себя и окружающих, слушай свою совесть и иди вперед, не сдаваясь, ведь добрая воля и способность идти на жертвы в конце концов всегда вознаграждаются!»

Амос мерил шагами комнату и улыбался почти детской простоте этой концепции: «Такие же вещи говорила нам наша милая учительница, то же самое советовала мне бабуля, когда я был маленьким, и преподавательница катехизиса тоже…» Но внутренний голос вновь приходил ему на помощь, предостерегая: «В том, что тебе кажется банальностью, больше правды, чем в громогласных напыщенных речах политиков, или бестолковых и абстрактных словах бюрократов, или высокомерных и иллюзорных высказываниях ученых, или – того хуже – в циничных и неуклюжих сентенциях законодателей…»