По всему было видно, что мужчине не терпится поскорее залезть в кабину своего пикапа и включить кондиционер. Да и грех его мучить в такой жаре, решила я.
– Очень даже не против. Меня это вполне устраивает. Я свяжусь с вами по электронной почте сегодня или завтра…
Вебер слегка приподнял шляпу в знак прощания и заторопился к машине.
– А мне можно будет приходить к Оуэну?
Я взглянула на Марис, на сей раз выхватив взглядом ее ярко-голубые туфельки. В ее возрасте, да и потом… во всяком случае, до тех пор, пока была жива мама, я тоже питала слабость ко всему яркому. Разноцветная обувь, яркие ленты в косах и обручи для волос, пестрые нарядные ткани, из которых с помощью швейной машинки получались такие прелестные платьица. Эти воспоминания заставили меня улыбнуться, и Марис тут же в ответ улыбнулась мне.
– Конечно! Уверена, Оуэн будет только рад. Он ведь пока еще ни с кем здесь не знаком. Вот ты его и познакомишь со всеми своими друзьями-сверстниками.
Девочка облегченно вздохнула. А я вспомнила, как Оуэн вихрем взметнулся к себе в комнату и с громким стуком захлопнул за собой дверь, и мне почему-то стало грустно.
Я еще раз поблагодарила обеих дам за угощения, мы попрощались, и я постояла на крыльце, глядя, как они рассаживаются в своем «кадиллаке». Какое-то время я еще толклась на крыльце, пока не почувствовала, как на меня пахнуло жаром. Открытая дверь на чердак, словно огнедышащая пасть дракона, изрыгала на меня столпы огня, обжигая шею.
Я задрала голову вверх и еще раз взглянула на китайские колокольчики. Вспомнила, как Дебора рассказала мне, что всегда прятала найденные ею стеклышки на ступеньках крыльца, чтобы их не обнаружил муж Эдит. Колокольчики молчали. Да и сам воздух, тяжелый и душный, казался неподвижным. Я шагнула в сторону, туда, где светило солнце, чтобы получше разглядеть сами стеклышки. Мистер Уильямс объяснил мне, что стеклышки не прозрачные, а слегка матовые, потому что многие десятки и сотни лет их шлифовал океан.
Я зябко потерла руки, которые вдруг покрылись гусиной кожей, словно на дворе сейчас ноябрь, а не май, а потом пошла в дом, чтобы убедиться в том, что с Лорелеей все в порядке. Уж лучше Лорелея, чем мансарда с ее тайнами, которые меня там поджидают.
Глава 9. Лорелея
Лорелея стояла на самой нижней ступеньке лестницы и размышляла над тем, а не сбросить ли ей туфли с ног, прежде чем начать подниматься вверх. Но решила оставить все как есть. Сжимая в руке две бутылки с колой, она стала карабкаться по ступенькам, остановившись на самой верхней для того, чтобы перевести дыхание. На какую-то долю секунды взгляд ее задержался на двери, ведущей на чердак. Она пока была закрыта, до тех пор пока не придет электрик и все там не проверит. Сама Мерит так и не поднялась пока в мансарду, хотя ночью, когда стало прохладнее, Лорелея видела, как падчерица стояла возле этой двери, держась рукой за ручку, словно собиралась вот-вот туда войти. Лорелея тихонько вернулась к себе и тотчас же записала в свою Тетрадь умных мыслей очередную умную мысль.
Дверь в комнату Мерит была полуоткрыта, но никаких звуков оттуда не доносилось. Наверное, куда-то вышла, подумала Лорелея и заглянула в комнату. Дверь в гардеробную была распахнута настежь. Груды одежды, обуви, пронумерованные коробки лежали вдоль стен. Мерит сидела на высокой кровати и водила пальцем по страницам чего-то, что напоминало издали старый фотоальбом, такой, в который фотографии просто вклеивались, а потом покрывались сверху чистым пластиком. На низенькой скамеечке рядом с кроватью лежали еще четыре похожих фотоальбома, но разных размеров и в разных обложках. Никакого намека на то, что они составляют единый комплект.
Лорелея уже поднесла руку к дверям, чтобы постучать, и тут же опустила ее, услышав, как Мерит громко всхлипнула, а потом стала вытирать глаза носовым платком. Лорелея сделала шаг назад. Жалобно скрипнула половица под ее ногой, будто она была не в силах удерживать на себе ее вес. И хорошо! Потому что Мерит тут же удивленно вскинула глаза. Их взгляды встретились, и Лорелея постаралась изобразить на лице приветливую улыбку.
Сделав вид, что она только что появилась перед дверью в комнату падчерицы, а потому ничего не видела и не слышала, она провозгласила самым жизнерадостным тоном: