Музыка войны

– Может и так! Но что с того? Когда б это нам помогло? Глава ДНР обратился к России с просьбой принять Донбасс под свое крыло, а в ответ – тишина… Еще пару недель назад мы не сомневались, что повторим судьбу Крыма, потому, даже если не были рады, были хотя бы покойны. А теперь, что же, мы никому не нужны? Неужели… мы в самом деле никому не нужны? Даже референдум просили перенести, пошли на попятную… Вот только дончане на попятную пойти не могут, гордость не позволит… идут военные действия, совершаются обстрелы. А если начнется настоящая война, настоящая бойня? Если мы все умрем под бомбами? А тебя вообще заберут на фронт?

Парфен улыбнулся, так легко и беспечно, что Карина невольно почувствовала, как свинцовая тяжесть, сдавившая сердце, начала отступать. Неужто она напрасно себя накручивала?

– Я тебе говорю: не будет этого!

– Ты в этом так уверен?

– Конечно! Слушай, скоро Димон приедет.

– Димон? К нам в гости?

– Да, с женой и дочерями.

– Так вот почему Вера Александровна на кухне хлопочет! Пойду помогу ей.

В это мгновение раздался вскрик ребенка, а затем еще и еще.

– Митя просыпается. – Сказал Парфен. – Значит, и Миру разбудит.

Карина нехотя встала с кресла: она надеялась, что муж вызовется сам идти к детям, но тот молчал.

– А что за Димон? Друг?

– Нет, двоюродный брат. Ты помнишь его, это Димка Шишкин.

– А…

Череда воспоминаний легкокрылой стаей промчалась в памяти Карины, оглушив на время другие мысли.

– Тот самый, что должен был приехать на нашу свадьбу из Германии, но немцы его арестовали безо всяких причин и продержали неделю в тюрьме, и он тогда так и не приехал к нам?

– Да, он самый. Вы ведь до сих пор не знакомы. Он гоняет подержанные машины на продажу сюда, в Белоруссию и в Россию. Предприимчивый парень. Послушаем, что он скажет про все это. Мнение умного человека узнаем.

Карина хотела еще добавить: тот самый, что был однофамильцем ее Митрофана, мужчины, в которого она когда-то была влюблена до одурения, до помешательства, из-за которого однажды чуть было не повесилась. И зачем только она взбороздила в душе эти неприятные воспоминания, уже не столь болезненные, едкие, ядовитые, как прежде, но все же… Карина ушла в комнату, где взяла на руки сына, имя которому придумала сразу, еще до его рождения, и стала целовать его нежно-нежно, а затем так же трепетно поцеловала пробудившуюся и капризную после дневного сна Миру.

Неужели в жизни было что-то еще, кроме душного дня, кроме жара, идущего с кухни, кроме нудного мужа, все выходные готового только смотреть юмористические ролики и не способного хоть как-то разнообразить их с детьми досуг, кроме детской ласки, смеха, крика, приходящего столь быстро на смену хорошему настроению? Неужели Карина когда-нибудь уцепится за что-то стойкое и чистое, что вытянет ее из болота беспрестанного самоедства, в котором она увязала все глубже и глубже с каждым днем? Был ли путь, был ли выход из этого всего? И даже ожидание гостей не могло развеселить ее, хотя отчасти.

Наконец, блуждая в самых темных закоулках собственных мыслей, Карина дошла до такого состояния, собственноручно довела себя до того, что если бы Парфен вспомнил про нее и начал что-то говорить ей или о чем-то просить ее, то она бы вспылила и разругалась с ним не на шутку. Его счастье, что он молчал! Счастье свекров, что и они не проронили ни слова.

Из этого невыносимого состояния раздражения и воспаления Карину вывел отрывистый звонок в дверь. Хоть что-то новое в их безрадостной жизни! Карина вышла из спальни, оставив Митю играть с кубиками и пирамидкой, и в гостиной вырвала телефон из рук Миры, за чем последовал плач девочки. Парфен хотел было упрекнуть жену, но злой вид ее ставшего почти некрасивым лица остановил его.

Однако все то, что казалось глубоко проникнувшим в Карину, пропитавшим ее чувства и мысли ядовитой несмываемой злостью, мгновенно развеялось, словно яростный порыв ветра смел все надуманное в ней подчистую… лишь только дверь в квартиру Лопатиных отворилась.