Музыка, вперед!

– Это неправда! Кто вам сказал такую чушь?

Комиссар не ответил, но инстинктивно указал глазами на Марио. Тому больше всего хотелось сейчас провалиться сквозь землю.

– Ты, Марио! Это невероятно! Ведь ты знаешь, что я невиновен!

– Нет, я этого не знаю!

– Зачем ты сделал это?

– Это мой долг.

– Твой долг – расстрелять меня?

Пепе ткнул сухим кулачком под нос Веничьо:

– Если его расстреляют, я тебя прикончу!

Пицци засмеялся:

– Бешеный старикашка! Он всех хочет прикончить!

– С тобой я скоро разберусь, не бойся, я не забыл о своем обещании!

Данте сухо приказал Пицци замолчать.

– Уважение к старшим не противоречит званию полицейского! Не заставляйте меня слишком часто напоминать вам об этом! Карабинер, отведите Капелляро к машине. Барбьери и Пицци, поставьте найденные колеса и отыщите последнее. После этого мы уедем в Фоджу.

Марио и Пепе вышли вместе с полицейскими, карабинером и Аттилио. Первый – чтобы как можно незаметнее пробраться домой, второй – чтобы быть рядом с мужем своей внучки до самого конца.

Барбьери и Пицци быстро приладили колеса на место. Приковав Капелляро наручниками к машине, Черные Рубашки отправились на поиски недостающего колеса.

– Теперь вы довольны? Получили своего преступника? Вы вернетесь в Фоджу не с пустыми руками. Начальство вас обязательно похвалит!

Бутафочи устало вздохнул:

– Прошу вас, синьора…

Но учительница была безжалостна:

– Может, даже получите повышение. И заплатите за него всего лишь несчастьем одной семьи и собственным позором! Но полиции, видно, не привыкать к бесчестью?

– Перестаньте! Какое несчастье, что я вас встретил!

– Не очень-то любезно с вашей стороны, синьор комиссар.

– Когда я приехал сюда, я верил в свою миссию, в фашистский порядок… я волновался только за исход войны. А нынче американцы проиграли, и я должен быть счастлив, а мне невесело.

– Почему?

– Потому что в Страмолетто я нашел Италию, о которой я уже забыл или, вернее, не хотел вспоминать…

– Так оставайтесь с нами.

– Это невозможно. Я уже сделал выбор… Тем хуже для меня.

– Тем хуже для Аттилио.

– Он будет не один, к несчастью, – помолчав, он добавил: – Может, они не найдут четвертое колесо?

Но колесо нашлось. Данте возненавидел Пицци за его торжествующий крик:

– Есть! Нашли!

Комиссар покорился неизбежности. Но на площади их ждал очередной сюрприз: исчезли не только три колеса, вместе с ними испарился и сам карабинер. Только ружье, прислоненное к дверце машины, свидетельствовало о его недавнем пребывании здесь. Бутафочи и Феличиана обменялись радостными взглядами, в то время как Барбьери и Пицци изливали душу в отборных ругательствах, способных смутить целый полк гренадеров. Пицци грубо толкнул Аттилио:

– Что произошло? Отвечай или прибью!

– Я почти ничего не видел, они меня так сильно ударили по голове, что я потерял сознание.

– Кто они?

– Их было очень много. Они бросились на карабинера, а тот не осмелился стрелять. Они отняли у него ружье и унесли его… не ружье, конечно, а карабинера. Потом, должно быть, они украли колеса.

– Ты никого не узнал?

– Я узнал того, кто командовал.

– Имя, живо!

С хитрой улыбкой Аттилио произнес:

– Марио Веничьо.

Он не мог обмануть комиссара и учительницу, но они признали, что сыграно было неплохо. Полицейские хотели уже побежать к Веничьо, но Бутафочи их разубедил:

– Нельзя верить на слово человеку, обвиненному в убийстве. Отведите его в кабинет. Я скоро приду.

Ругаясь и подозревая, что на них смотрят со всех сторон, в то время как они не видели никого, полицейские потащили Аттилио обратно. Пленник светился довольной улыбкой человека, сыгравшего веселую шутку с себе подобными. Феличиана выждала, пока трио удалится на приличное расстояние, и сказал:

– Спасибо, синьор комиссар.

В доме Веничьо царило молчание, прерываемое только приглушенными рыданиями Бьянки, не осмелившейся покинуть мужа из-за боязни совершить грех перед Богом, да звоном стакана Марио. Тот решил напиться, чтобы заглушить угрызения совести. Изредка слышалось астматическое дыхание бабушки Беллы. Вдруг Марио резким движение смахнул со стола бутылку и стакан и закричал на женщин:

– Почему вы не говорите того, что хотите сказать?

Старуха не ответила, ограничившись коротким обжигающим взглядом. Что до горестной Бьянки, то она была слишком напугана. Раздраженный общим осуждающим молчанием, Марио вспылил:

– С какой стати я буду жертвовать собой ради Капелляро? Вы же слышали – американцы отступили и фашисты снова станут хозяевами везде. А я всегда был фашистом! И моя семья из уважения ко мне должна разделять мои убеждения. Этот Аттилио меня всегда за дурака считал! Я докажу, что не глупее его! Я буду заседать в мэрии, а он сгниет в тюрьме! И вы еще смеете меня упрекать. Прекрати хныкать, Бьянка, или, клянусь Богом, получишь хорошую затрещину!

Синьора Бьянка очнулась от своего горя:

– Из-за тебя мы лишились ребенка!

– Аврора плохая дочь! Она не имеет права влюбляться без моего позволения! Если бы ты лучше ее воспитывала, она бы не отважилась мне противоречить! Но ты потакала всем ее капризам. И вот результат! Впрочем, я не беспокоюсь, она вернется…