Музыка жизни

Тот стремительный вихрь событий, увлекавший меня все дальше по пути моего становления как певицы и начавшийся в Свердловске, продолжился и в Москве. Во время прослушивания в Малом зале ко мне подошла Ирина Головнина, которая тогда занималась подбором артистов для выступления на ответственных, «правительственных» концертах. На такие концерты приглашались лучшие творческие силы: и известные, заслуженные исполнители, и творческая молодежь, уже заявившая о себе. И именно отборочные прослушивания для конкурсов были тем местом, где эту молодежь можно было увидеть и услышать в наиболее полной мере — ведь на них часто приезжали молодые исполнители со всей страны.

Очередной ответственный концерт должен был состояться, как это было в те годы, после» какого-то съезда, кажется, на сей раз — работников сельского хозяйства, которым тогдашнее руководство страны стало заниматься особенно рьяно. Обычно заседания всякого рода проходили в зале Большого театра — самом вместительном в столице (предназначенного для этих целей Кремлевского Дворца съездов еще не существовало). По традиции после окончания работы съезда давался торжественный концерт для его делегатов, на котором присутствовали члены правительства.

Вот для участия в таком концерте меня и пригласили — сначала на репетицию в Большой театр: там вместе с оркестром театра я должна была спеть арию Иоанны. После моего выступления оркестранты выказали мне свое восхищение: стучали смычками по пультам. В зале в это время находился главный дирижер Большого театра А. Ш. Мелик-Пашаев. Когда я спустилась в буфет, чтобы что-нибудь перекусить, у нас состоялся с ним весьма знаменательный разговор.

— Я слышал, как вы сейчас пели… У вас в репертуаре есть партия Марфы?[8]

— Нет, Марфы у меня нет.

— А вы давно работаете в театре?

— Нет, всего несколько месяцев.

— Сколько партий у вас есть?

— Четыре — Любаша, Полина, Шаманова в «Тане» Крейтнера и Амнерис. Но Амнерис я спела всего один раз…

— А где вы жили до Свердловска?

— Я москвичка, жила с родителями и сыном в общей квартире.

— Значит, в Москве у вас есть где жить. А почему бы вам не попробоваться в Большой театр?

— Я пробовалась дважды — меня не взяли. А в Свердловске мне дают все партии, какие хочу. Кроме того, театр дал мне комнату, всячески поддерживает меня, и будет неудобно уходить из него… — Я говорила вполне откровенно. После двух прослушиваний еще во времена консерватории у меня не было никакого желания пробоваться в Большой театр еще раз. Вот такой характер — не взяли сразу, так и не надо. И говорить теперь не о чем.

В Свердловске к этому времени у меня уже была своя комната, правда, в квартире было еще три семьи: режиссера нашего театра, артиста из детского театра и композитора Евгения Родыгина, впоследствии ставшего очень популярным автором многих песен, в том числе и «Уральской рябинушки». Дом был театральный: в нем жили артисты оперного и драматического театров, так что все были свои. Моя комната тогда казалась мне прекрасной, особенно если учитывать, что я долгие годы прожила с родителями и братьями в одной комнате, а когда вышла замуж, то мы ютились в комнатушке без окна, вход в которую был из кухни и в которую проникали все кухонные запахи. Помню, как я мечтала тогда жить в светлой, полной воздуха комнате. И вот в Свердловске моя скромная мечта осуществилась…

Александр Шамильевич Мелик-Пашаев, увидев, что я не выражаю особого желания менять что-либо в своей тогдашней судьбе, сказал:

— Если начинать, то надо начинать с больших партий и на большой сцене. — Этот выдающийся дирижер, прекрасный музыкант еще и уговаривал меня, только-только начавшую свою певческую карьеру!

В результате наш разговор закончился вроде бы ничем. Но это только внешне. Как я потом поняла, Александр Шамильевич не забыл его, не отказался от своей мысли, а продолжал внимательно следить за всеми моими выступлениями, новыми ролями.

Летом 1955 года я уехала на фестиваль в Варшаву. Это была моя первая поездка за рубеж, да, думаю, и для многих членов нашей большой делегации — тоже. Доехав до пограничного Бреста на поезде, мы потом добирались до Варшавы на автобусах. Помню, как нас подвезли к пограничному мосту, который мы перешли пешком. Это был очень волнующий момент — ведь большинство из нас впервые пересекали государственную границу своей страны. Рядом была Брестская крепость, о легендарном подвиге защитников которой мы узнали совсем недавно, благодаря публикациям и выступлениям по радио писателя Сергея Смирнова, инициатора поиска свидетелей и участников той героической обороны. В те годы многое для нас было внове, о многом мы узнавали впервые, многое стало возможным — «хрущевская оттепель» набирала обороты.