Я возражал с подобающим смирением, что его царское величество напрасно негодует на девицу Монс и на меня, что если она виновата, то лишь в том, что, по совету самого же князя Меньшикова, обратилась к его посредничеству — исходатайствовать у его царского величества всемилостивейшее разрешение на бракосочетание со мной; но ни она, ни я, мы никогда не осмелились бы предпринять что-либо — противное желанию его царского величества, что я готов подтвердить моей честью и жизнью. Князь Меньшиков вдруг неожиданно выразил свое мнение, что девица Монс действительно подлая, публичная женщина, с которой он сам развратничал столько же, сколько и я.
Тут я, вероятно, выхватил бы шпагу, но у меня ее отняли — незаметно, в толпе, — а также удалили мою прислугу; это меня взбесило и послужило поводом к сильнейшей перебранке с князем Меньшиковым… Затем вошел его царское величество; за ним посылал князь Меньшиков. Оба они, несмотря на то что Шафиров бросился к ним и именем Бога умолял не оскорблять меня, напали с самыми жесткими словами и вытолкнули меня не только из комнаты, но даже вниз по лестнице, через всю площадь»
[3].
Нехорошо вышло.
И Петр поспешил уладить дело, как умел. Алексашка назначил виновных из гвардейцев, которых судили тут же и казнили, что же до саксонца, то дадено было ему разрешение на женитьбу.
Черт с ним…
С ними со всеми!
Свадьба все же состоялась.
И Анна, идя к венцу с человеком, которого почитала весьма достойным, чувствовала себя счастливой. Она вновь была свободна.
А тени… тени достались другим.
Пусть ходят в их снах, клянчат милости, шепчут на разные голоса:
— Дай, дай, дай…
Анне нечего им предложить. У нее только и осталось: память да шкатулка, которую она прячет от мужа. Впрочем… что ему до ее прошлого? Есть ведь будущее. Главное, наперед не заглядывать.
Получилось все именно так, как Игнат и предсказывал.
Виолетта в срочном порядке отбыла в Швейцарию, в элитный и очень закрытый пансион для девиц, чьи родители придерживались традиционных взглядов на воспитание детей.
Анна готовилась предстать перед судом.
И Дмитрий тоже.
И Элла, которая и не думала даже запираться.
Виктория Павловна оказалась в больнице, сначала с пулевым ранением, затем — с гипертоническим кризом. Она никак не могла примириться с тем, что дорогая ее девочка попадет за решетку. Убийство?
Наверняка — несчастный случай.
И остальное все — клевета, ничего, кроме клеветы.
Нет, Ксюша не спрашивала Игната о том, что происходит, но он, решив, видимо, что ей, как непосредственной участнице событий, просто-напросто необходимо быть в курсе развития дела, являлся к ней с ежедневными докладами.
Хотя, быть может, эти доклады были всего-навсего предлогом, который позволял Игнату появляться в Ксюшиной квартире.
Там шел ремонт.
Шел с трудом, поскольку Ксюша оказалась совершенно неприспособлена к трудностям общения со строителями. Почему-то не ладилось у них — категорически все… И Хайд, став свидетелем очередной ее схватки с рабочими, в которой Ксюша проиграла — а проигрывала она всегда, — тихо вздыхал.
— Да уж, — сказал как-то Игнат, осмотрев поле битвы. — И как ты раньше с хозяйством-то управлялась?
Хозяйства больше не было. Фирму закрыли, и Ксюша подумывала о том, чтобы найти работу, но почему-то медлила.