Музыкальная шкатулка Анны Монс

Сжалось сердце: запретной была ворожба. И ворожей, ежели случалось их найти, судили судом скорым, а смерть их и вовсе лютой была.

— Боишься? — блеснули в полутьме старушечьи злые глаза. — А и бойся, так оно вернее. Страх людей останавливает! Только не потребую я с тебя души и платы тоже. Найдется местечко в доме твоем — рада буду, а нет, то и дальше пойду…

— А я?

— А что — ты? Думаешь, ты одна душой маешься, голос ее слышишь — да расслышать не можешь?

Анна отвернулась к окошку.

Держать ворожею при себе? А ну как донесет кто? У Анны много врагов, и рады они будут, если она себя запятнает. Сразу вспомнят старые сплетни и новых насочиняют… Отправить ее прочь? А с душою — что? И правда ведь, неспокойна она.

— Не бойся, красавица, — сказала старушка, убирая карты. — Никто ничего не поймет, ежели ты сама рот закрытым держать станешь. Скажи, что с богомолья я, что многие места святые видела и тебе о них рассказываю, а также о чудесах, именем Господним совершенных.

Она перекрестилась и поклонилась, сделавшись похожей на всех богомольных старух сразу.

— Что поддалась ты уговорам царя, решила ближе узнать истинную веру… тогда-то никто не посмеет потревожить тебя, да и меня.

— А ты и вправду…

Анна слышала, что ворожеи души не имеют, что отдают они ее дьяволу за дар предвидеть грядущее и что на шее у них метка особая — родинка рогатая. А потому к Святому Кресту подойти и коснуться его не смеют колдуньи. Даже не к православному. Старушка же рассмеялась и вытащила из-под воротника крестик.

— Из самой Святой Земли, — объяснила она и поцеловала распятие. — Все в этом мире — от Господа и по воле его. Не пожелай он, чтобы я ворожила, разве ж наделил бы меня этим даром? А остальное — людские выдумки. Сама ведь знаешь, как люди горазды придумывать.

Анна знала. И больше не нашла, что возразить, только еще раз заглянула в глаза старухи, сделавшиеся вдруг темными, глубокими, словно колодцы.

— Не спеши, красавица. Всему свое время.

Старушка в доме прижилась.

Она была тиха, любезна и почтительна, но при всем том как-то умудрялась быть везде и сразу. То она со служанками беседует, и дуры эти, рассевшись по лавкам, слушают ее, рты разинув, как птенцы глупые. А она и рада, сочиняет сказки о чудесах земель дальних. Может, конечно, и не сочиняет. О себе старушка рассказывала мало, нехотя, только оговаривалась, что, мол, хватило в ее жизни дорог и бродить бы ей до самой смерти, если б не доброта Анны.

Звать себя велела Апраксией, но слуги почтительно именовали богомолицу матушкой.