Музыкальная журналистика и музыкальная критика: учебное пособие

Широко представленный штампованный стиль, рожденный идеологической подоплекой, – еще одна из примет музыкальной критики и публицистики эпохи тоталитаризма. Среди множества клишированных словесных образов в музыкальной публицистике советского времени остановим свой взгляд на одном – на сегодняшний взгляд абсолютно фантасмагоричном. Такой гротескной гиперболой воспринимается распространенный в музыкально-критических текстах тех лет литературный штамп на базе армейского лексикона. Небольшая подборка из напечатанного за более чем полувековой период производит, как кажется, сильное впечатление (курс. авт. – Т.К.)⁴²:

1931 г. «Как отразилось социалистическое наступление на музыкальном фронте?»

1933 г. «…крайний недостаток пролетарских композиторских кадров на музыкальном фронте естественно сказался очень болезненно на оперном его участке».

«Бытовая музыка – одна из боевых задач советского композитора».

«Музыкальный участок художественного фронта не привлек еще до сих пор такого горячего и пристального внимания советской общественности… Музыка сбрасывается со счетов классовой борьбы и как определенная форма идеологии, и как фактор классовой борьбы, одно из ее орудий».

1948 г. «Вооруженные ясными партийными указаниями, мы сумеем разгромить до конца всякие проявления антинародного формализма и декадентщины».

«Силы музыковедения должны быть мобилизованы на боевую публицистическую деятельность».

1958 г. «Союз композиторов должен стать штабом творческой дискуссии».

«Новое постановление партии является громадным оружием в наших руках».

1967 г. «Нам необходимо тщательно изучить и показать широкому кругу любителей искусства ту благотворную, поистине оздоровляющую роль, которую играл революционный музыкальный фронт в условиях идейного бездорожья и духовного разброда значительной части буржуазной интеллигенции межвоенных лет».

1986 г. «Собрались, чтобы отчитаться… перед многомиллионной армией почитателей искусства, чтобы окинуть взором итоги прошедшего периода, а главное наметить новые рубежи и пути к ним».

Подобная воинствующая лексика, обильно представленная в советской музыкальной публицистике как экспрессивное языковое средство, была призвана передать «боевитость» и «молодцеватость» (важные для армии понятия!) пребывающих в «строю» авторов. Ее шествие по страницам музыкальной периодики советского времени имеет под собой особую почву. Корни, разумеется, идут от официальных идеологических текстов, в которых прямо или завуалировано мерцал неугасимый дух «классовой борьбы» и сопутствовавшей ей атмосферы устрашения. Но также сказывается и вся военизированная атмосфера существования, когда даже творческий процесс преподносился как сражение с враждебным искусством, а его участники были солдатами (некоторые, впрочем, генералами!) или врагами непрекращающейся борьбы не на жизнь, а на смерть. Метастазы штампованной военизированной лексики, надо надеяться, ушли из искусствоведческой литературной стилистики навсегда.

Литературный штамп – следствие неразвитости, несамостоятельности или задавленности образного мышления, его зависимости от стереотипов или других еще больших «опасностей». Самой сильной из них является идеологическое давление. Уже говорилось, что штампы, автоматизм речи отключают мышление. Равно как верно и обратное: бездумная речь возможна лишь готовыми разговорными формулами. «Чем меньше выбор слов, тем меньше искушение задуматься», – саркастически замечает Д. Оруэлл в антиутопии «1984».