Музыкальный приворот

Я тут же заплакала сильнее, так же бесшумно, но плечи задрожали у меня куда заметнее. Увидев это, парень попытался коснуться моего предплечья, чтобы успокоить, но я дернулась, отстраняясь от его руки, и он медленно убрал ладонь назад. Лицо у него было серьезное, безэмоциональное, как будто каменное. Это я увидела сквозь слезы, когда чуть раздвинула пальцы, закрывающие лицо. А еще увидела, как Кей словно в какой-то бессильной ярости сорвал с головы бандану и кинул куда-то на землю, а потом взлохматил свои белые волосы, рассыпавшиеся красивой волной. Он замер и закрыл глаза с таким видом, что его все достало, особенно моя хнычущая персона. Господи, это он так на меня сердится? Надо быстрее сматываться отсюда – ударит еще. Может быть, Кей неуправляемый – вон каким нервным стал парень! Да и жалость к себе проходит, плакать хочется меньше… хотя так обидно – правда, до слез.

Но Кей не злился на меня – напротив, он резко сел рядом и обнял, как всегда, за плечи, чуть притянув к себе и касаясь щекой моих волос. В холодную мутную воду слез кто-то щедрой рукой налил живительной горячей воды. Голова слегка закружилась.

Я вздрогнула и попыталась отстраниться, но он не дал мне сделать этого. Еще крепче прижал к себе, как Гобсек мешок с золотом: бережно, но вместе с тем сильно, чтобы никто не отнял. Я вздохнула, и, кажется, горячее дыхание коснулось его шеи. Парень вздрогнул и в ответ провел ладонью над моими волосами, словно приглаживая их.

– Катя, ты… – и он замолчал, не решаясь коснуться моих волос. Голос его при этом был тихим-тихим и вкрадчивым, как у врача из психбольнички. – Смотри, на небе красивые облака. Посмотри на небо?

Это еще что такое? Чего это он? Что я ему сделала? И… и почему мне так тепло рядом с ним? Только через пару мгновений, когда я позволила себе насладиться его объятиями, до меня дошло, что Кей меня так успокаивает. Тут же захотелось тоже поиграть в скаредного Гобсека-жадину: прильнуть к нему, обнять и не отпускать, как свою кровную собственность, но я сдерживала себя.

– Эй, ну не плачь, – говорил он совсем другим, не таким, как всегда, голосом. И он – его новый голос, умиротворяющий и приятный, мне очень нравился. – Детка… хорошо… Катя, не реви. Тут люди. Они на тебя очень плохо смотрят, поверь. Успокойся. Что с тобой? Что я сделал? Черт, я признаю, что не нужно было звонить тебе ночью, – хорошо, я виноват в этом, да. Но я думал, тебе тоже будет весело. Катя…

Что, Катя?

Не было мне весело, тупица.