Музыкант и модель

С отцом все иначе. Несмотря на разделяющее их расстояние, девочка всегда ощущала его теплое участие и интерес к себе. Когда он был рядом, она чувствовала себя защищенной. Филипп обладал легким, спокойным характером и чувством юмора, которого порой так не хватало Соледад.

Но в Англию она все равно не поедет! Тем более что это вредное место чуть не погубило ее маму…

* * *

Когда Соледад вышла замуж за Филиппа, она переехала к нему в Лондон. Филипп заканчивал Королевскую консерваторию, а Соледад намеревалась выступать здесь и, если удастся, преподавать фламенко. Благодаря своему уже громкому имени и связям мужа она легко нашла работу.

Жизнь была радостной. Филипп знал почти всю лондонскую богему, и они умели весело проводить время. Кроме того, благодаря мужу Соледад занялась самообразованием, наверстывая упущенное за многие годы.

Но потом родилась Люсия, и это резко изменило привычный уклад жизни. А снова приступив к репетициям после рождения дочери, Соледад поняла, что сырой климат Англии ей противопоказан. У нее начали болеть суставы и спина.

Требование врачей было категорическим: никаких физических нагрузок. Иначе начнется резкое ухудшение. Она пришла в ужас. Ее жизнь, ее мечты рушились на глазах. Она не рождена быть домохозяйкой! Муж, ребенок, дом – все это прекрасно, но для счастья явно недостаточно!

Соледад впала в самую настоящую депрессию. Она целыми днями лежала на диване или сидела и курила сигары, уставившись в одну точку. С Филиппом она не разговаривала, на крошечную дочь почти не обращала внимания. Так прошло какое-то время. Филипп показывал ее разным врачам, но ничего не помогало, лучше ей не становилось.

Однажды, вернувшись домой после концерта, Филипп застал жену в гостиной в довольно необычном состоянии. Она сидела в кресле с закрытыми глазами, а по лицу ее блуждала мечтательная улыбка. Соледад улыбалась! Такого не случалось уже тысячу лет! Но на приход Филиппа она никак не реагировала… А потом вдруг резко встала, вышла на середину комнаты и начала танцевать. Движения ее показались Филиппу странными. В них не было обычной четкости, но присутствовала какая-то неосознанная ярость, словно Соледад хотела выплеснуть всю боль и отчаяние, накопившиеся за эти долгие последние месяцы. Филипп застыл на пороге, боясь пошевелиться.

Но так же внезапно, как и начала, Соледад остановилась, упала ничком на диван и зарыдала. Филипп бросился к ней. И тут же почувствовал резкий запах спиртного. Он недоуменно огляделся по сторонам. На полу за креслом лежала бутылка из-под виски, похоже, в ней еще что-то оставалось… Он с трудом мог поверить своим глазам. Ла Валенсиана никогда не пила ничего, кроме вина, да и то в очень умеренных количествах. Он коснулся плеча жены:

– Соледад, любимая… Что случилось?!

Она повернула к нему мокрое от слез лицо:

– Что тебе нужно?

– Ничего. Я просто пришел домой. С кем ты пила виски?

– Ни с кем. Я выпила все одна. И оставь меня, наконец, в покое! – С этими словами она отвернулась и зарыдала снова.

Истерика длилась часа два. Филипп не знал, что предпринять. Он метался по квартире в поисках лекарств, и ему никак не удавалось ее успокоить. Она то плакала тихо, как обиженный ребенок, то начинала кататься по ковру, и при этом ее гибкое тело корчилось, словно от невыносимой боли, а из горла, вперемешку с рыданиями, вырывались какие-то хриплые испанские проклятия. А потом Соледад начала крушить все, что находилось в гостиной, и Филипп совсем растерялся. «Нужно срочно вызвать врача», – мелькнуло у него в голове. Но тут ей стало дурно. Застонав, она побежала в ванную…

Остаток ночи прошел ужасно. Соледад бесконечно рвало – не привыкший к крепким напиткам организм не прощал ей этой эскапады. Совершенно измученная, бледная, она лежала в кровати, трясясь от озноба, а Филипп пытался напоить ее раствором марганцовки, подносил таз, менял полотенца и готовил чай. Заснуть удалось только под утро. Почти весь следующий день Соледад провела в постели.

Для Филиппа эта история стала последней каплей, чтобы понять: пора предпринимать решительные меры. И через пару дней, когда Соледад окончательно пришла в себя, он купил им с Люсией билет, отвез в «Хитроу» и самолично усадил в самолет, вылетающий в Валенсию. Он чувствовал, что его семейной жизни наступил конец. Ему было горько, но, как человек творческий, Филипп понимал, что творится в душе Соледад. Она не могла без танца. Творчество было для нее смыслом жизни. И, лишенная его, она погибала. А этого Филиппу хотелось меньше всего на свете.

Он очень любил жену и надеялся, что в привычной обстановке она поправится, придет в себя и сумеет наладить жизнь – свою и маленькой Люсии. Так они и расстались: без сцен, без упреков. На прощание Филипп нежно поцеловал жену и дочь, Соледад заплакала.