Музыкант в Зазеркалье

[1] Все перечисленные факты взяты мной из упомянутого выше сборника

«Вспоминая Святослава Рихтера» и книги Б. Монсенжона «Рихтер.

Дневники. Диалоги» (М.: Классика-XXI, 2007).

3. ГОРЕЧЬ ЛЮСТРАЦИИ

6 июня 2006 года Ирина Корсунская, прочитав моего «Гения зла»

и, в частности, письмо И.Л. Кушнеровой от 28.07.2003,

высказалась [в интервью Елене Шварц] о причинах ареста своей

родственницы [пианистки, ученицы Г.Г. Нейгауза] Веры

Максимовой-Лимчер, обвинив в этом аресте моего отца.

Интервью Ирины Корсунской помещено на сайте IGRUNOV.RU.

Вот мой ответ.

Достаточно сопоставить две даты:

1944 год, арест Веры Максимовой по обвинению в заговоре

против Берии и в террористическом акте [см. текст И. Кор-

сунской];

1948 год, продолжение учебы в Консерватории (напомню – при

живом Берии) [см. упомянутое письмо И.Л. Кушнеровой], чтобы

понять – в судьбу Веры Максимовой вмешались ВЫСШИЕ СИЛЫ,

которые редко делают что-нибудь задаром.

Я считаю, что трагический выбор [т.е. самоубийство] Веры

Максимовой-Лимчер – это отрицание того, что ее заставили

говорить о моем отце.

А.А. Локшин, сын композитора

январь 2007

Этот текст, за исключением слов в квадратных скобках, был

послан в январе 2007 года Елене Шварц, но никакой реакции не

последовало. Поэтому я сейчас выскажусь подробнее.

В интервью Корсунской есть такие слова: «Во-первых, он [т.е. мой

отец] распространил про Веруську слух, что она стучит – это

излюбленная тактика».

На это я отвечу следующим образом. Если двое обвиняют друг

друга в стукачестве, то, видимо, один из них совершает

мужественный поступок, а другой распространяет клевету. Вопрос

только в том, кто есть кто. Соображение насчет «излюбленной

тактики» я могу вернуть Корсунской обратно, им можно затем

перебрасываться сколько угодно.

Как я полагаю, в противостоянии такого рода положение человека,

не имеющего отношения к «органам», осложняется тем, что его

запугивают (и ему приходится быстро замолчать), а «органы»

распускают о нем слухи по своим каналам, придавая клевете

видимость объективности.

Поэтому, расследуя взаимные обвинения такого рода, нужно

обращать внимание только на детали, которые не могли быть

сфальсифицированы. В данном случае – это упомянутые выше

даты: 1944 год – арест по обвинению в акте террора и 1948 год –

продолжение учебы в Консерватории.

Как известно, в те годы меньше пяти лет за «политику» не давали

(а за террор давали значительно больше). И досрочное

освобождение ПРИ ТАКОМ ПРИГОВОРЕ, как я полагаю, могло

произойти либо по личному распоряжению Сталина, либо по

согласованию с «органами». В случае Максимовой первая из двух

возможностей, на мой взгляд, отпадает. Для сравнения добавлю,

что досрочное освобождение Генриха Нейгауза в 1942 году (после

девяти месяцев отсидки в одиночной камере) вдова его ученика

Анатолия Ведерникова назвала в своих воспоминаниях «почти

немыслимым» по тем временам. Но за Нейгауза хлопотали

знаменитые музыканты, известные ученые…

* * *

Но это не все.

Из текста интервью Корсунской я узнал, что Вера Максимова

работала переводчицей с немецкого в лагере для военнопленных.

Можно ли себе представить, чтобы такая работа (выпытывание

всяческих немецких секретов) не была сопряжена со службой в

НКВД? Приведу цитату из книги Ирмы Кудровой «Путь комет»,

т. 3 (СПб: Изд-во «Крига», 2007, с. 222):

«В сегодняшней Елабуге мне удалось найти женщину, которая <…>

была переводчицей с немецкого в лагере для военнопленных. Лагерь

возник в начале 1942 года, и осенью сорок первого к его открытию

уже наверняка готовились, набирали штат. <…> Тамару Михайловну

Гребенщикову, с которой я беседовала, направили на эту работу

специальным распоряжением НКВД Татарии».

* * *

В заключение отмечу, что арест собственных агентов «в