Музыкофилия: сказки о музыке и мозге.

Мои собственные ранние песни-паразиты (brainworms) могут снова заиграть в моей голове, стоит мне о них подумать, даже если я не слышал их уже больше шестидесяти лет. Многие из них, мне кажется, имеют вполне определенную музыкальную форму, тональность или причудливость мелодии – возможно именно благодаря этим характеристикам они и отпечатались в моем мозгу. Они много значили для меня, потому как преимущественно это были еврейские песни и ектении, и они ассоциировались у меня с чувством преемственности и истории, с семейным теплом и единением. Одна из моих любимых песен, – мы исполняли ее перед обедом во время пасхального седера, – называлась “Had Gadya” (в переводе с арамейского «одна маленькая коза»). Это была песня с большим количеством повторов, постепенно набирающая силу, и ее нужно было исполнять (в еврейской версии) множество раз, а в нашем ортодоксальном доме мы всегда придерживались традиций. Дополнения, которые становились все длинней и длинней в каждом новом стихе, мы напевали, делая скорбное ударение в конце каждой строчки и отмечая жалобным вздохом каждую субдоминанту. Таким образом маленькая фраза из шести нот в минорной тональности исполнялась (я считал!) сорок шесть раз в течение одной песни, и это бесконечное повторение постепенно вбивало ее в мою голову. Песня жила в моем мозгу, как привидение в чулане, и наполняла мой разум по несколько раз в день на протяжении всех восьми дней Пейсаха, и после – медленно стихала, чтобы в следующем году снова вернуться. Какие именно качества сделали ее «заразительной»? Повторяемость и простота, или, может быть, эти странные, нелепые субдоминанты выступают в качестве нейронных посредников, создающих цепи (а это ощущается именно как цепь), способные к автоматическому самовоспроизведению? Или же мрачный юмор песни и ее торжественный, литургический контекст тоже играют здесь свою роль?

И, тем не менее, мне кажется, слова песни редко влияют на ее «заразительность» – даже лишенные слов композиции, такие, как заглавная тема из фильма «Миссия невыполнима» или пятая симфония Бетховена могут быть сильны настолько же, насколько сильны рекламные джинглы, в которых слова неотделимы от музыки (например “Плюх, плюх, шип, шип» в рекламе Алкозельцера или «Есть перерыв – есть Кит-Кат» из рекламы «Кит-ката»).

Для людей с заболеваниями неврологического характера песни-паразиты или другие подобные им явления – автоматические настойчивые повторения мелодии или слов песни – могут вызвать дополнительные осложнения. Роуз Р., одна из пациенток, страдавших от пост-энцефалического паркинсонизма (я описал ее в книге «Пробуждения»), рассказывала: находясь в состоянии анабиоза, она чувствовала себя так, словно была «заперта в музыкальной тюрьме» (так она выразилась) – семь пар нот (четырнадцать нот из арии «Povero Rigoletto») бесконечно вертелись в ее голове. Она также называла это состояние «музыкальный четырехугольник», внутри него она медленно расхаживала без остановок, из угла в угол. Это могло длиться часами и продолжалось, с интервалами, на протяжении всех 43-х лет ее болезни до тех пор, пока ее не «пробудил» препарат L-dopa.

Песня-паразит как явление обладает свойствами, очень похожими на состояния, характерные для людей, страдающих аутизмом, пациентов с синдромом Туретта или с обсессивно-компульсивным расстройством, – такие люди могут «подцепить» какое-нибудь слово или шум и повторять его, вслух или про себя, неделями, а иногда и дольше. Это особенно поразило меня в случае с Карлом Беннетом, хирургом с синдромом Туретта (я описал его в книге «Антрополог на Марсе»). «В этих словах для меня нет никакого смысла, – сказал он. – Чаще всего меня привлекает именно звук. Странный звук, любое странное имя может запустить механизм. И я зацикливаюсь на одном слове на два-три месяца. А потом, в одно прекрасное утро, меня отпускает, но на место исчезнувшего слова приходит новое». Но если непроизвольное повторение движений, звуков и слов обычно характерно для людей с синдромом Туретта, ОКР или повреждениями лобных долей мозга, то постоянно играющие в голове музыкальный фразы имеют почти универсальный характер – и тот факт, что песня-паразит может поселиться в голове у любого из нас, является самым веским доказательством огромной и иногда неуправляемой чувствительности человеческого мозга к музыке.