=«В первые дни после травмы, сидя дома, я начал замечать одну вещь, которая сильно меня обеспокоила. Мне стало неинтересно слушать музыку. Я слышал ее. Я знал, что это музыка, как знал и то, какое удовольствие я получал прежде от ее прослушивания. Она всегда была неоценимым источником бодрости духа. Теперь же музыка для меня ничего не значила. Я стал к ней абсолютно равнодушен. Я понял, что со мной что-то очень не в порядке».
Утрата эмоциональной реакции на музыку была очень специфичной. Доктор Фридман особо отметил, что после сотрясения мозга не потерял своего страстного интереса к живописи. Он также рассказывал, что уже после написания статьи разговаривал с двумя музыкантами, у которых после травм головы возникла точно такая же проблема.
Те, кто испытывает подобное безразличие к музыке, не страдают депрессией или общим утомлением. Нет у них и полной ангедонии. Эти люди нормально реагируют на все, кроме музыки, и прежняя восприимчивость к ней, как правило, восстанавливается в срок от нескольких дней до нескольких недель. Невозможно точно сказать, какие именно участки мозга поражаются при таких постконкуссионных синдромах, так как вполне возможно, что происходит распространенное, хотя и временное, изменение многих функций, касающееся различных областей головного мозга.
Известны отдельные сообщения о людях, утративших интерес к музыке после перенесенных инсультов. Эти больные начинают считать музыку эмоционально пустой, хотя и сохраняют способность судить о форме и структуре музыкальных произведений. (Полагают, что такая утрата или нарушение музыкальной эмоциональности чаще встречается при повреждениях в правом полушарии головного мозга.) Иногда случается не столько полная потеря эмоциональной реакции на музыку, а изменение ее выраженности и направленности. Так, музыка, которая раньше восхищала, может начать вызывать неприятные чувства, вплоть до гнева, раздражения и полного отвращения. Одна из моих корреспонденток, Мария Ралеску, писала:
=«Моя мать шесть дней пробыла в коме после тяжелой черепно-мозговой травмы в результате удара по голове справа. Придя в себя, она с энтузиазмом включилась в процесс реабилитации. …Когда ее перевели из отделения интенсивной терапии в обычную палату, я принесла ей портативный приемник, так как она всегда с большим удовольствием слушала музыку, но она вдруг решительно, наотрез, отказалась слушать какую бы то ни было музыку. Музыка стала раздражать маму.
…Прошло больше двух месяцев, прежде чем к ней снова вернулась способность наслаждаться музыкой».
До сих пор было проведено очень мало исследований, посвященных изучению данного феномена, но недавно Тимоти Гриффитс, Джейсон Уоррен и соавторы описали мужчину пятидесяти двух лет, радиодиктора, перенесшего нарушение кровообращения в доминирующем полушарии головного мозга (сопровождавшееся преходящей афазией и гемиплегией). После инсульта у больного осталось стойкое изменение в восприятии акустических стимулов.
Обычно он любил слушать классическую музыку. Особое удовольствие он получал от прелюдий Рахманинова. Слушая их, он переживал измененное состояние «преображения». …Эта эмоциональная реакция на музыку исчезла и не восстановилась за период наблюдения, как показали осмотры, проведенные через 12 и 18 месяцев после инсульта. В течение этого периода больной продолжал получать радость от других сторон жизни; у него не было никаких субъективных или объективных признаков депрессии. Больной не жаловался на нарушение слуха и без искажений воспринимал речь, музыку и другие звуки.
Изабель Перец и ее коллеги посвятили свои исследования амузии – утрате (или врожденному отсутствию) способности судить о форме и структуре музыки. Они были сильно удивлены, обнаружив в 90-е годы, что некоторые из обследованных ими людей, страдавших амузией после поражений головного мозга, сохранили, тем не менее, способность наслаждаться музыкой и выносить о ней эмоционально окрашенные суждения. Одна такая больная, слушая «Адажио» Альбинони (из своей коллекции записей), сначала заявила, что никогда не слышала эту пьесу, но потом сказала: «Пьеса эта навевает на меня грусть, а когда мне грустно, я думаю об «Адажио» Альбинони». Другой пациенткой Перец была И.Р., сорокалетняя женщина, страдавшая «зеркальными» аневризмами в обеих средних мозговых артериях. После операции, в ходе которой больной наложили клипсы на артерии, у нее развились обширные инсульты в обеих височных долях. После этого больная потеряла способность не только узнавать знакомые прежде мелодии, но и различать последовательности нот. «Несмотря на этот грубый дефицит, – писала Перец в 1999 году, – И.Р. говорила, что может по-прежнему наслаждаться музыкой». Детальное обследование подтвердило правдивость слов пациентки.
Подходящим объектом такого тестирования мог бы стать и Чарльз Дарвин, ибо он сам писал в своей автобиографии: