Музыкофилия

=«Я много раз читала о том, что музыка – это совершенно особый, отличный от обычного мир, иная реальность. Но только в последние дни жизни моего отца, когда музыка стала его единственной реальностью, я поняла истинный смысл этих слов. Дожив почти до ста лет, отец начал терять связь с реальностью. Речь его стала бессвязной, мысли путались. Память его стала фрагментированной и спутанной. Я купила ему недорогой CD-плеер. Когда речь отца становилась окончательно невнятной, я выбирала кусок хорошо ему знакомой классической музыки и нажимала кнопку, ожидая преображения.

Мир отца тотчас становился логичным и ясным. Он следил за каждой нотой. Здесь не было места растерянности, неверным действиям, не было утрат и, что удивительнее всего, не было забвения. Это была знакомая территория. Это был дом в большей степени, чем все дома, в которых ему приходилось жить. Это была реальность.

Иногда отец реагировал на красоту музыки плачем. Каким образом могла музыка приводить его в душевный трепет, когда что-либо иное уже перестало его волновать, когда он забыл уже все: мать с ее прекрасным юным лицом, мою сестру и меня (его милых крошек), радость от работы, еды, путешествий, семьи?

Какие струны затрагивала в нем музыка? Где был тот ландшафт, в котором не было места забвению? Как музыка высвобождала иную память, память сердца, не привязанную ни к месту, ни ко времени, ни к событиям, ни даже к любимым некогда людям?»

Восприятие музыки и эмоции, которые она может всколыхнуть, зависят не только от памяти, и музыка не обязательно должна быть знакомой, чтобы оказать эмоциональное воздействие. Мне приходилось видеть больных с тяжелой деменцией, которые плакали и дрожали, слушая незнакомую им музыку. Мне кажется, что слабоумные больные могут испытывать весь спектр чувств, какие можем испытывать все мы, и что деменция, во всяком случае в такие моменты, не является препятствием для эмоциональной глубины. Тот, кто видел такую реакцию больного с деменцией, тот знает, что у такого больного сохранилось ядро личности, до которой можно достучаться, пусть даже только с помощью музыки.

Несомненно, существуют определенные области коры головного мозга, которые отвечают за понимание и восприятие музыки, и могут быть формы амузии, обусловленной поражением этих областей. Но эмоциональный ответ на музыку, как мне представляется, обусловлен многими областями мозга и, вероятно, зависит не только от коры, но и от подкорковых структур, поэтому даже такое диффузное поражение коры, какое мы наблюдаем при болезни Альцгеймера, не может помешать больным воспринимать музыку, радоваться ей и реагировать на нее. Не надо иметь никаких формальных знаний о музыке – и даже быть особенно «музыкальным», – чтобы наслаждаться музыкой и реагировать на нее на самом глубинном уровне. Музыка – это часть человеческого существа, и нет ни одной человеческой культуры, в которой музыка не была бы развита и не ценилась бы людьми. Вездесущность музыки иногда приводит к осознанию ее тривиальности: мы включаем и выключаем радио, мурлычем мелодии, отбиваем ногой такт, внезапно вспоминаем слова давно забытой песни и не придаем этому никакого значения. Но у тех, кто потерялся в деменции, положение совсем иное. Для них музыка не роскошь, а необходимость. Именно она, и только она, обладает силой, способной помочь больным вернуться к себе и к близким, пусть даже и на короткое время.

Часть III Память, движение и музыка

15 Момент бытия: музыка и амнезия

Ты – музыка, пока она звучит.

Т. С. Элиот

«Четыре квартета»

В январе 1985 года, пишет жена Клайва Виринга, выдающегося английского музыканта и музыковеда, которому было тогда около сорока пяти лет, ее муж читал «Заблудившегося морехода», главу, написанную мною о больном с тяжелой амнезией. Этот пациент, Джимми, писал я, «изолирован в некоем моменте бытия, отрезанный от всего рвом забвения. Он – человек без прошлого (или будущего), замкнутый в вечно изменчивом, бессмысленном моменте»[81].

«Клайв и я, – писала Дебора Виринг в своих воспоминаниях «Вечное сегодня», – не могли выбросить эту историю из головы и говорили о ней целыми днями напролет». Тогда они не могли знать, как пишет Дебора, что в те дни они смотрелись в зеркало их собственного будущего.

Два месяца спустя Клайв заболел герпетическим энцефалитом, сильнее всего поразившим те отделы мозга, которые отвечают за память, и оказался в худшем положении, чем больной, описанный в моей книге. Джимми мог запомнить, что произошло полминуты назад, Клайв мог удержать в памяти только что произошедшее событие не более чем на несколько секунд. События вычеркивались из памяти практически мгновенно. Дебора пишет: