роко распространившийся, (...) и не ведаю даже когда смог ли
быть подавлен с меньшим числом жертв (...) А несколько при-
мерных казней (...) были просто необходимы для усмирения
терроризма (...) Бунт погас, ибо все попытки петербургских и
варшавских революционеров не смогли перебороть и уничтожить
системы..."
W: "Лес был густой, с добрым подлеском, уже через несколько
шагов ничего не было видно. С револьвером в руке я ползу с
товарищем через эти заросли (...) Высовываю голову из вет-
вей, а за полянкой, на опушке, прямо на нас идут пара тысяч
царских, растянутых цепью (...) Я дал своим побратимам сиг-
нал стрелять (...) и началась ужасная пальба. Меня будто бы
ударили в левую ногу (...), все тело мое как будто громом
поражено, и я упал на землю (...) Кровь лилась с обеих сто-
рон, подняться я не мог. Первой же моя мысль была о счастье
пролить кровь за Отчизну, вторая - о детках (...) И тут я
живо припомнил отчий дом, окруженный чудесным английским
парком с множеством соловьев, и старенькую свою мать, что
лежит в могиле, и первую свою любовь, и всю свою молодость,
что улетела безвозвратно."
М: "Среди прочих других средств, использованных мною для
окончательного подавления бунта и отлова отдельных скрывав-
шихся повстанцев, были и жандармские корпуса (...) Они нас-
только хорошо очистили страну от повстанцев, что в 1864 го-
ду можно было повсюду без всяческого опасения ездить, и ус-
покоенные жители почувствовали силу и опеку правительствен-
ных властей, так необходимую для них самих и их благосостоя-
ния."
W: "Наконец-то (...) я возвратился домой (...) Пусть и сла-
бый, с ранеными ногами, в один миг пробежал я лестницу на
второй этаж. Я отворил двери и, шатаясь будто призрак, встал
напротив сыновей (...) Жалко, что Артур Гроттгер не увидал
нас так, иначе смог бы пополнить свое прелестное собрание
рисунков (...) Дети уложили меня в постель, на которой я
провалялся целый месяц. Удивительным было в этот месяц все
мое состояние. Как будто бы и нынешнее окружало меня, но все
время находился я в прошлом (...) Как только опускалась
ночь, в полусне или полуяви, окружало меня все виденное и
сделанное. Мне казалось, будто снова я в обозе, что лежу в
лесу, слышу команды, вижу битвы, убиваю врагов, и ручаюсь,
что на самом деле, в сражениях, я не убил и сотой части тех
царских, что прикончил в этих ночных видениях (...) А в ка-
мине, как и раньше, пылают поленца, и сыплются искры (...)
Ребенком в этих тысячах искр видел я тысячи игрушек! А сей-
час? Сегодня мне кажется, будто эти тысячи искр - это тыся-
чи душ моих павших, загубленных и убитых страшной смертью
братьев (...) И охватила всего меня печаль, когда поти-
хоньку присмотрелся я к тому, что в стране происходит."
М: "Поскольку восстание было уже усмирено (...), следова-
тельно, поручение, данное мне Его Величеством было выполне-
но, я посчитал возможным покинуть сей край (...), где возро-
дилось российское право (...) Повсюду были слышны сомнения,
что с моим уходом западные провинцыии вновь отчуждены будут
для России. Но Божественное Провидение, всегда держащее опе-
кующую длань над Россией, распорядилось иначе! (...) Дос-
тоен внимания факт, что во время самого разгара восстания я
получал отовсюду из Европы и на всяческих языках наполнен-
ные оскорблениями анонимные письма. Помимо угроз смерти от
яда и кинжала, письма эти предсказывали, что никакие сред-
ства нам не помогут, ибо за поляков вступится Европа, и что
у России не будет сил противиться требованиям западных дер-
жав (...) Подобных воззваний я получил более сотни, с раз-
личными карикатурами, оскорблениями, виселицами и т.д. (...)
Я сохранил полную коллекцию всех этих оскорбительных угроз в
качестве исторического документа, доказующего моральное дав-
ление Европы, которое на меня действовало совершенно проти-
воположным образом (...) Заграничные обещания придавали
польским бунтовщикам отваги. Они бездумно верили в содей-
ствие Англии и Франции (...), будто державы эти принудят пе-
тербургское правительство согласиться с польскими требова-
ниями и взяться за возрождение Польши (...) Только все на-
дежды поляков вскоре пошли прахом."
W: "Таким образом Отчизна не возрождается. Нам еще не нужны
английские парламенты, нам не нужна наполеоновская диплома-
тия (...) Мы нуждаемся лишь в крестьянских сердцах и умах, в
которых родилась великая истина:
"Пускай Франция оплатит кровавый долг!" (...) Вы уже готовы
молвить: "Пускай Америка приплывет спасать нас, тем самым
благодаря за героические деяния Костюшки!" С отвращением
выслушиваю я эти ваши речения, ибо вспоминается мне при том
нищий на дороге, в самом соку, который, вместо того, чтобы
зарабатывать на свой насущный хлеб, тянет руку, крича: "По-
могите, помогите!" Вам же отвечу я духом провидца: "Помощь в
лоне нашем, давайте отдадим последнюю рубашку, объединимся