Я тоже горевал, что в какой-то степени меня удивило, поскольку было бы неверно утверждать, будто мы с матерью были особенно близки или питали друг к другу нежные чувства. Разумеется, и у нас были такие моменты. Она всегда любила природу и смягчалась за городом, становилась сердечной и добродушной, с легкой назидательностью называла мне деревья и птиц, держала за руку, рассказывала истории. Возвращаясь домой, однако, она снова становилась сдержанной и довольно консервативной женщиной. Наблюдая за другими матерями у школьных ворот, я ломал голову, почему она не станет теплее, интереснее, в противовес строгости отца. Впрочем, это был, похоже, их секрет. Наверное, они идеально подходили друг другу, как пара барабанных палочек.
Я все никак не мог нащупать взаимосвязь между тяжелейшим горем, свалившимся на меня с ее смертью, и нашей близостью — вернее, ее отсутствием — в жизни, мне пришло в голову, что, видимо, горе — в той же степени сожаление о том, чего никогда не было, как и скорбь по тому, что мы потеряли. В качестве утешения у меня теперь была Конни, которая прекрасно держалась, стойко пройдя все этапы от первого телефонного звонка, через всю организацию, подготовку, похороны, упаковку одежды, походов в благотворительную лавку, скорбное управление банковскими счетами и завещаниями, продажу дома, ставшего чересчур большим, до приобретения маленькой квартирки для папы. Хотя Конни с матерью никогда не ладили и не раз вступали в открытую борьбу, Конни понимала, что теперь это все не важно, везде присутствовала, держалась почтительно, была ласкова, но не надоедлива, не ударялась в мелодраму или снисходительность. Настоящая хорошая медсестра.
Мать похоронили декабрьским утром. Родительский дом — теперь дом только моего отца — был холоден и темен, когда мы вернулись туда и снова сдвинули узкие кровати. Конни сняла траурное платье, и мы легли под одеяла, держась за руки, понимая, что нам предстоит еще три раза испытать подобное, четыре, если когда-нибудь объявится ее пропавший отец, и мы вместе пройдем через все.
— Надеюсь, ты не умрешь раньше меня, — сказал я, что было, конечно, сентиментально, но позволительно в тех обстоятельствах.
— Постараюсь, — ответила она.
Как бы там ни было, прошли недели, прозвучали все соболезнования, глаза перестало щипать от слез, со временем я потерял особый статус скорбящего и вернулся в свое обычное состояние, и мы продолжили наш путь вместе.
Двадцать лет спустя отчим Конни остается в добром здравии, ее биологический отец тоже, насколько нам известно. Шерли, мать Конни, проявляет все признаки бессмертия, являясь живым доказательством животворных свойств маленьких сигарет-самокруток и рома. Прокуренная и проспиртованная, она, видимо, будет жить вечно, так что я жене в конце концов даже не понадоблюсь.
90. Спасибо и до свидания
В Мюнхене я впервые угадал с гостиницей; маленькое, приятное, семейное заведение возле Виктуалиенмаркт, удобное, без претензий, оригинальное, но не безвкусное. Нам открыла дверь пожилая дама, из тех, кого в сказках съедают волки.
— А что же наш другой гость? Мистер Алби?..
Я почувствовал, как Конни рядом со мной напряглась.
— Наш сын. К сожалению, он не смог приехать… — начал я.
— Мне жаль это слышать, — сочувственно нахмурилась дама. — Простите, но я не могу вернуть задаток без заблаговременного предупреждения.
—
До официальной регистрации оставалось еще несколько часов, но нас все равно провели в наш номер, очень симпатичный, в духе братьев Гримм, заставленный деревенской баварской мебелью, какая должна была понравиться Конни, старой и довольно зловещей. Она плохо спала в поезде, поэтому сразу легла на огромную кровать и по-детски свернулась калачиком, как иногда делает до сих пор.
— В Германии тощие подушки, — заметил я, но она закрыла глаза, поэтому я, сидя в кресле-качалке, налил себе воды и начал читать о Брейгеле. От стакана несло затхлостью, но если не считать этого, то все остальное было отлично.
91. Сказочная страна
Брейгелей оказалось ужасно много, целый сонм Янов и Питеров, Старших и Младших, и делу не помогло их отсутствие чутья при выборе христианских имен.