Мы

А потом, уже за полночь, измученные и пьяненькие, мы сидели в такси, направляясь в элегантный отель в Мейфэр, ставший нашей единственной данью роскошной жизни. В ту ночь мы не занимались любовью, причем Конни заверила меня, что у молодоженов это обычное дело. Мы просто лежали, повернувшись лицом друг к другу, наше дыхание пахло шампанским и зубной пастой.

— Привет, муж.

— Привет, жена.

— Чувствуешь себя как-то по-другому?

— Да нет, не сказать чтобы очень. А ты? Наверное, чувствуешь себя вконец обессиленной? Загнанной в угол? Подавленной?

— Дай-ка подумать… — Она передернула плечами, согнула руки в запястьях. — Нет, нет, я так не думаю. Но, может, еще слишком рано о чем-то говорить.

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Был ли тот день самым счастливым в нашей жизни? Возможно, нет, поскольку счастливые дни не должны быть заполнены организационными вопросами, они редко проходят на публике и не требуют таких непомерных расходов. Счастливые дни выпадают случайно, нежданно-негаданно. Но, по крайней мере для меня, день нашей свадьбы стал кульминацией предыдущих счастливых дней и залогом предстоящих. Все было почти как прежде, но разве что только почти, и, перед тем как заснуть, я вдруг ощутил смутное беспокойство, которое обычно испытываешь перед продолжительным и нелегким путешествием. Билеты на месте, гостиница заказана, иностранная валюта приготовлена, паспорта выложены на столике в холле. И если мы будем на высоте или хотя бы приложим определенные усилия, то, без сомнения, замечательно проведем время.

И все же, а вдруг что-то пойдет не так? А вдруг откажет двигатель самолета или я не справлюсь с управлением автомобиля? А вдруг начнется дождь?

103. Il pesce

[44]

Если смотреть с высоты, то Венеция напоминает распластанную толстую рыбину с открытым ртом — леща или судака, может быть, — причем Гранд-канал играет роль пищеварительного тракта. Мой путь начинается с рыбьего хвоста — района Кастелло, со старой верфью и длинными террасами самых красивых в Европе домиков для рабочих. Затем я иду по северному берегу, спинному плавнику, через Каннареджо, где улицы выглядят более солнечными и курортными, что ли. Через Гетто — на железнодорожную станцию, потом вниз по основной туристической дороге, а скорее по тропе, так как туристы выстраиваются в очередь, чтобы просочиться на узкий мост Риальто. Сколько масок может надеть на себя один город? — удивлялся я, бредя по очередной неосвещенной торговой улочке в сторону площади Святого Марка, словно за глотком свежего воздуха, ведь площадь была такой сияющей и просторной, что казалось, никакие толпы туристов при всем старании не способны ее заполнить. У Гранд-канала — плавательного пузыря рыбины, по моим представлениям, — я на секунду остановился передохнуть. В то утро я уже успел послушать аденоидных гитаристов и «Танец феи Драже» из балета «Щелкунчик», исполненный на бокалах для вина, а также посмотреть на поразительно неуклюжего жонглера, обреченного вечно ронять предметы, и все же уличного действа было меньше, чем я ожидал. Результаты поиска в Интернете сочетания «баскер[45] и Венеция» показали, что город считается вражеской территорией. Интернет выдал мне изображения сердитых и обиженных живых статуй, которых энергично сгоняла с постаментов неутомимая polizia municipale[46]. Артистам требовалось разрешение, но Кэт, по-моему, была слишком необузданной и свободолюбивой, чтобы подчиниться требованиям итальянской бюрократии. Мне следовало искать аккордеониста, действующего партизанскими методами, кого-то, кто мог бы быстро сбацать что-нибудь, а потом исчезнуть в толпе. Значит, отдохнуть не получится. Чтобы подзарядиться энергией, я съел свой помятый банан и стал пробираться к театру «Феникс», возле которого баскер в костюме Пьеро заливисто исполнял «La donna é mobile»[47]. Устал как собака; слишком много для одного дня, слишком много народу. Я свернул на юг, прошел мимо парня из Западной Африки, торговавшего дамскими сумочками, и направился в сторону Дорсодуро, брюха нашей рыбы.

104. Макадамия

После всех этих древних камней деревянный мост Академии удивил меня приятной легкостью и кажущейся недолговечностью, и я остановился, чтобы бросить взгляд на восток, на вход в Гранд-канал, и вобрать в себя прекрасный вид. Странное выражение это самое «вобрать в себя»; оно вроде бы подразумевает некую эмоциональную подпитку или сохранение в памяти. Я любовался элегантностью и гармонией пейзажа, ни на секунду не забывая о скоплении туристов вокруг, и одновременно восхищался непрошибаемой уверенностью венецианских архитекторов, позволивших своим изящным зданиям склоняться над самой водой. А вот как насчет сырости? Как насчет наводнений? Может, все же стоило разбить лужайку или садик в качестве буферной зоны между домом и водой? «Но тогда это уже была бы не Венеция, — раздался голос Конни у меня в голове. — Тогда это был бы Стэйнес».