Чемодуров продолжал бурчать, но уже тише, себе под нос, а я сделал над собой усилие и опять подошёл к зеркалу. Простой, цвета хаки мундир сидел на мне отлично, как влитой. Но меня ещё раз неприятно поразило, что я как будто бы стал ниже ростом. – Пора идти, – сказал я несколько вопросительно. Старый камердинер отрыл передо мной тяжёлую дверь и бодро засеменил чуть впереди меня по коридору, не переставая говорить. – Вот сейчас из левой половины, из спальни вашей мимо Сиреневого кабинета и Палисандровой гостиной пройдёмте через Парадную часть на правую половину, в столовую. – Мы вышли из коридора в безумно красивый зал, который Чемодуров назвал анфиладой: по её бокам стояли мощные колонны из светло-коричневого камня с прожилками, на стенах висели огромные картины, изображающие сцены охоты и других забав 18-го века. – А здесь полукруглый зал и портретный, – продолжал Чемодуров, – а там бильярдная и зал с горкой. – Зачем горка? – поинтересовался я. – А для посуды и подарков, дарят вам всё. – А там что? – махнул я рукой направо. – А там ваш рабочий кабинет, где вы посетителей принимаете, и церковь. – Я, пожалуй, в церковь зайду, – принял я внезапное решение. Дворцовая церковь показалась мне больше похожей на ещё одну высокую и пустынную залу, белые колонны, лепнина создавали не ощущения уюта, а затерянности и пустоты. Я подошёл к деревянному иконостасу с иконой Богородицы слева, а Иисуса справа от двустворчатой дверцы, над которой теплились, мигая язычками, три лампады. Не зная, что делать и куда девать свои руки, я смотрел в лицо Христа с чёрными, строгими глазами и стал шептать про себя, вздрагивая и крестясь, как учила бабушка.