Мы будем утешены. Исход от ислама к Православию

Монах принял меня с истинно греческим гостеприимством. Однако несмотря на дружелюбие и гостеприимство монаха и Евгении, мной в первый же вечер овладело беспокойство. Оно нарастало. В мыслях моих был разлад, внутренний голос смущал меня множеством вопросов: что ты делаешь здесь, в этом одиноко стоящем доме с малознакомыми людьми? Зачем ты оставил хороших знакомых в этот праздник Рождества и приехал в страну, язык и обычай которой тебе совершенно чужды? Для чего? Чтобы креститься? Зачем искать сложности? Разве нельзя окреститься в Норвежкой церкви? Чем она тебе нехороша? Почему ты так несправедлив к Норвегии и ее церкви? Кто ты такой, чтобы отвергать протестантскую церковь? Ты вышел из совершенно нехристианской среды, и при этом считаешь, что вправе презирать протестантство? Не дерзость ли это с твоей стороны? И чего такого особенного в Православной Церкви? Разве тебя не пугают все эти обряды, мистицизм, умерщвление плоти? А может, именно мистицизм, а не христианство, привлекло тебя к ней? К чему все это учение об умерщвлении плоти? Что в нем христианского? Кто сказал, что в христианстве должны быть мистицизм и аскеза? Христос умер за тебя, достаточно в это верить, и ты спасешься. Все просто и рационально. Не нужно ни аскезы, ни мистицизма. Даже и креститься не обязательно, потому что спасает вера. Так за истиной ли ты пришел в эту Церковь? Зачем усложнять себе жизнь? Почему не покреститься в протестантской церкви в Норвегии, где тебе знакомы и культура, и обстановка? Что с тобой? Ты окончательно сошел с ума?

Время шло, голос сомнений креп. В воскресенье, 13 декабря, часов в семь утра мы пошли на Божественную литургию в коринфскую церковь св. Димитрия. Литургия в Православной Церкви длится обычно часа полтора–два. Она представляет собой длинную молитву и включает чтение отрывков из Посланий и Евангелия. Ее кульминация — участие присутствующих православных христиан в таинстве святой Евхаристии, то есть Тела и Крови Господа Иисуса Христа. День был холодный, в церкви не топили. В соответствии с православным обычаем почти всю службу пришлось стоять на ногах. Я страшно замерз и устал, кроме того, почти ничего не понял, потому что служили на греческом языке. Я был в смятении и думал:

«Что со мной не так, Господи? Почему я вечно оказываюсь исключением? Посмотри на эту церковь и тех, кто стоит вокруг. Все они греки, выросли в этой стране, живут по соседству, воспитаны в православии. Они пришли на службу в местную церковь. Вероятно, они ходят сюда с детства и понимают каждое слово — ведь это их родной язык. И вот я! Чужак, иранец, приехавший из Норвегии, чтобы креститься в Православной Церкви! Я не говорю по–гречески, не понимаю ни одного слова, которое здесь звучит. Я устал всегда и везде быть чужаком. Посмотри на меня, Господи, я страдаю. Довольно я страдал. Когда мои страдания закончатся, Господи?»

Доколе, Господи?.. Не забудь меня до конца! Доколе будешь отвращать лицо Твое от меня? Доколе заключать мне помыслы в душе моей, печали в сердце моем день и ночь? Доколе возноситься врагу моему надо мной? Воззри, услышь меня, Господи Боже мой! Просвети очи мои, да не усну сном смерти! Да не скажет враг мой: «Превозмог я его!» Гонители мои возрадуются, если я поколеблюсь. Я же на милость Твою уповаю: возрадуется сердце мое, когда спасешь Ты меня. Воспою Господа, сотворившего мне благо, пою имя Господа Всевышнего (Пс. 12:2–6).

Служба закончилась, мы вышли из церкви, сели в машину и поехали назад в летний домик. Я был в смятении и молчал, вопрошая себя в мыслях. Евгения собиралась ехать в Афины к семье. Когда мы приехали в домик, Евгения и монах сказали, что, как им кажется, Господь обратился ко мне через тот отрывок из Евангелия, который читали во время службы. Это было Евангелие от Луки. Я заинтересовался и начал читать по персидскому Евангелию: