Мы будем утешены. Исход от ислама к Православию

Мою бабку по отцу обделили наследством: все забрал ее брат, дядя отца. В иранском обществе, где власть в семье принадлежит мужчинам, такое случалось довольно часто. Короче говоря, моим родителям достался лишь «почет» да память о том, что они происходят из «знатных» семей, что было важно в момент женитьбы. Богатства предков они в свою семейную жизнь не принесли. Нам, их детям, «аристократическое» прошлое не дало ничего, кроме лишений: родители выросли в богатых семьях и не справлялись с домашними обязанностями, не по нежеланию, а по неумению, ведь в их детстве всю работу по дому выполняли слуги или служанки.

Как и все в нашей большой семье, я вырос в бедности. Своего дома у нас не было, и мы переезжали всякий раз, как заканчивался срок аренды. Удивительно, что потомки крупных землевладельцев жили, как цыгане. Временами у нас не было даже хлеба, и мы ложились спать буквально на пустой желудок. Я и сейчас помню, какая боль была в глазах у матери, когда у нас не было хлеба.

Мама была ревностной мусульманкой–шииткой и к религии относилась очень серьезно. Даже будучи старой и немощной, она неукоснительно совершала намаз. Я и сейчас помню, как она вставала в темноте, чтобы помолиться на Мекку. Она была необразованной, не знала Корана и мусульманской теологии, однако выросла в исламской традиции, поэтому строго соблюдала все предписания. Она постилась в месяц Рамадан, как этого требует исламская традиция. Мама была простая, душевная женщина. Ревностная мусульманка, она так любила нас, что не навязывала своей веры. Я всем сердцем знаю, как сильно она любила нас. Ее любовь всегда меня поддерживала.

Отец считался мусульманином, но к религиозным обязанностям относился легкомысленно, как и к религии вообще. Он был человек общительный и компанейский. Многие в городе знали его и почти все любили. До Исламской революции 1979 года он почти все время проводил с друзьями, а дома почти не показывался. Как–то мы не видели его целую неделю. После Исламской революции он очень изменился. Новая власть строго запретила собираться и веселиться. Этот порядок, хотя и ущемлял гражданские права иранского народа, благотворно сказался на моей семье, потому что без отца нам было хуже, чем без гражданских прав. Отцовские привычки постепенно изменились. Он стал уделять нам больше времени и все деньги приносил домой. Мы, радуясь этим переменам, простили ему былую безответственность. Сейчас, вспоминая отца, я чувствую к нему только любовь.

В такой семье мы, братья и сестры, инстинктивно поняли, что должны крепко держаться друг за друга. Старшие заботились о младших. Общие лишения скрепили нас прочными узами. Мы очень любили друг друга. В этом смысле моя семья была исключительной даже для Востока, где семейственность вообще очень развита. Мы жили ради близких. Постепенно старшие выучились, нашли сносно оплачиваемую работу и взяли на себя попечение о младших. Теперь я понимаю, что не только общие невзгоды так сплотили нашу семью. Верю, что Господь по своей милости призрел на нашу бедность и в утешение разжег наши сердца любовью друг к другу.

Когда произошла Исламская революция, мне было тринадцать. Мне, ребенку из бедной семьи, очень нравилось участвовать в уличных демонстрациях против шаха. Это было опасно, полицейские могли арестовать нас, избить и даже убить, но для бедных мальчишек вроде меня это было захватывающим развлечением. Почти каждый день я выходил из дома в поисках демонстрации, к которой можно было бы примкнуть. Мы выкрикивали лозунги против шаха. Я не знал, что за человек этот шах, и почему я выступаю против него. Я просто считал, что имею право ненавидеть его, потому что он богатый, а мы бедные! И потом, все были против шаха. Участниками акций восхищались. Приятно было выглядеть героем в глазах окружающих, протестуя против шаха, которого, по неведомым мне причинам, так ненавидело большинство иранцев.

После революции я оказался в оппозиции к подавляющей части общества. В то время, когда почти все иранцы любили и поддерживали Хомейни, я примкнул к левым. Режим и его сторонники почему–то не вызывали у меня восторга. Они исходили злобой и ненавистью. Свои споры они разрешали силой оружия. Новый режим и его последователи были исключительно жестоки и нетерпимы. В 1981 году по телевизору каждый день зачитывали список двух–трех сотен молодых людей, казненных за то, что они «боролись против Аллаха и его посланника». На самом деле казненные были цветом иранской молодежи. Все преступление этих парней и девушек состояло в том, что они не разделяли официальных взглядов. Когда сторонники режима маршировали по улицам, в воздухе повисала атмосфера ненависти и разрушения. Она, как проклятие, неумолимо разрушала общество.