Мы были бабочками...

— Ладно, Джон, я уже подхожу к главному. На этом белом эмалированном столе лежало с полбушеля пстрых кислотных пилюлек, тысячи таблеток, высыпающихся из большого пластикового пакета. Для нас это было, как мешок с золотом, и они, может быть, и ценились на вес золота.

Подруга вдруг заволновалась, как будто только что осознала, что она чересчур гостеприимна. Неосторожна. Я взглянул на Человека-Батарею, и оказалось, что он напрягся. Я как будто мог видеть черные мысли в его глазах. Мэнди сжимала мою руку, теперь больше от страха, чем от ревности, и Роберт побледнел под своими прыщами. Некоторое время все молчали, потом Человек-Батарея прочистил горло и предложил всем вернуться в гостиную, пока глинтвейн не будет готов. «Конечно», — ответили мы очень быстро. Я чувствовал, как какой-то опасный приказ исходит от Человека-Батареи к его подруге — и она соглашается.

Так что мы вернулись в гостиную, уселись на краешки кресел, и все молчали. Человек-Батарея следит за нами, как будто мы мясо на решетке для гриля. Подруга зовет. «Помоги мне принести поднос с печеньем, дорогой». Как только он уходит, я шепчу Мэнди на ухо: «Не пей глинтвейн, не ешь печенье». Она кивает. Роберт оглядывает нас, как будто не понимает, что происходит, но я не говорю ему ни слова. Он нас в это втянул — пусть его и отравят смертельной дозой.

Но что же дальше, Джон? Нам пришлось съесть печенье и выпить глинтвейн, потому что они оба следили за нами как ястребы. Глинтвейн оказался очень вкусным — в чашках плавали кусочки корицы — как и домашнее печенье, что-то вроде ирисок.

Наши уши гудели от приступа паранойи, у меня уже кружилась голова, и я думал: «Что бы они не подсыпали, оно начинает действовать». Но это была просто паника, Джон.

Оуэн неожиданно сильно ухватился за мою руку и немного приподнялся.

— Вот в чем дело, вот в чем. Что бы случилось в таком фильме, какое вы все время снимали? А? Нас бы изнасиловали, изуродовали и убили. Копы нашли бы наши тела, завернутые в кровавые тряпки, ноги торчали бы из мусорного ящика в каком-нибудь тупике. Так? Так?

Он отпустил меня и упал обратно на койку.

— А на самом деле мы всего лишь пошли домой, наевшись печенья и напившись глинтвейна. — Его голос звучал мягко.

Через некоторое время его глаза закрылись и он уснул.

Я подумал об истории старика. Я вспомнил начало дороги, которая привела меня сюда.

Я сидел перед телевизором и смотрел новости. Шел обычный репортаж о приближении Большой Суши, а потом репортаж про Абдула Хамида, крупного торговца крэком и носителя СПИДа. Я смотрел, как копы в белых защитных костюмах выводят его из пентхауса. На нем не было рубашки, он выглядел крепким и мускулистым, вовсе не умирающим. Казалось, его переполняет темная энергия, как будто он может взорвать свои наручники и улететь. Его большие красивые глаза блестели. Он ухмыльнулся, продемонстрировав крепкие белые зубы.

Голос диктора объяснил, Хамид был арестован за торговлю крэком и умышленное распространение инфекции. Он признал, что продавал наркотики в обмен на секс. В его записной книжке нашли имена двух сотен молодых женщин. Вторичное заражение оценивалось тысячами.

Я посмотрел на свою дочь, которая играла с погремушками в манеже, и меня пронизала дрожь праведного гнева.

Именно тогда я и решил согласиться на работу спичрайтера для Стюарта Карла, который баллотировался в конгресс на платформе борьбы с наркотиками. Хамид умер прежде, чем его успели казнить, но он пережил многих своих жертв.

Ночью Оуэн проснулся в бреду. Он метался со сверхъестественной энергией, нападая на невидимых врагов. Он взывал к ним без слов заискивающим голосом, как будто просил пощады. Его старческое лицо было похоже на кипящую кашу, его глаза были полны безнадежной мольбы. Он вряд ли видел меня.

Через некоторое время он затих и его дыхание выровнялось.

Стюарт Карл предложил мне писать для него слова, потому что собственных у него не было.

Стюарт Карл — пустое место, и неважно, что он забрался так высоко. У него было правильное лицо, правильный «язык тела» — он хорошо смотрелся в телевизоре — и именно поэтому он сейчас глава исполнительной власти Соединенных Штатов. Надо полагать, он до самой смерти останется на этом посту. Не могу себе представить, что Стюарт однажды проснется и решит, что Чрезвычайная Ситуация закончилась.

Думаю, он проживет долго. У него нет пороков.

Вспоминаю — с горьким сожалением — тот день, когда старый рыбак попытался его убить.

Стюарт был тогда всего лишь младшим конгрессменом, подошла середина его первого срока. Несколько месяцев назад ему с помощью протекции удалось добиться определенного влияния — он стал одним из шести соавторов Акта Финансового Наказания Преступлений, Связанных с Наркотиками. Этот документ существенно расширил права федерального правительства на конфискацию.