Мы даже смерти выше... Николай Майоровв

и ответственным секретарем многотиражной газеты МГУ был

Виктор Болховитинов, позднее – известный писатель, редактор

журнала «Наука и жизнь». Он первым пригласил Майорова дать

стихи в многотиражку, первым подписал их в печать и до конца

своей жизни ценил этот факт. – В. Т.). Желание остаться

незамеченным, заслонить свои удачи успехами товарища – было

одной из отличительных черт характера Коли Майорова.

«Писал он взахлеб. И все-таки поэтом себя не считал, поскольку

был убежден самой классикой, что профессиональным

писателем может быть только по-настоящему одаренный

природой человек такого рода, к какому себя не причислял. А

ведь он и тогда был уже поэт!»

2. «Незнакомка» с улицы Московской

«Незнакомкой» для нас она могла остаться навсегда.

Переписку уничтожил ревнивый муж

«Незнакомкой» для нас она могла остаться навсегда. Ни ее

имя, ни адрес, ни сведения о семье, в которой она выросла, а

позднее и о ее собственной, в печати не сообщались, хотя в

школе о ее дружбе с поэтом знали все. Это было известно и

родителям молодых людей. У Николая Майорова есть

стихотворение о Московской улице в Иванове (она так

называется и ныне):

Ту улицу Московской называли.

Она была, пожалуй, не пряма,

но как-то по-особому стояли

ее простые крепкие дома.

179

И был там дом с узорчатым карнизом,

купалась в стеклах окон бирюза.

Он был насквозь распахнут и пронизан

лучами солнца, бьющего в глаза.

(1937. Апрель)

С этим домом с «узорчатым карнизом» были связаны

волнующие чувства юного поэта: здесь жила его первая любовь.

Из стихов Майорова узнам, что у его одноклассницы были

ладный стан, миловидное лицо, бархатные ресницы. Тяжелая

русая коса подчеркивала пленительность облика. Девушка

хорошо училась, с седьмого класса неизменно входила в

редколлегию школьной литературной стенгазеты.

Она, несомненно, выделялась среди других девчат, как и

Николай, который, несмотря на неброский облик, был

мальчишеским лидером. Ни в одном из воспоминаний о

Николае Майорове мы не найдем имени этой девушки. О ней

было известно составителям сборников его стихов Владимиру

Жукову и Виктору Болховитинову. Только от нее могло попасть

в сборник приведенное выше стихотворение (и ряд других,

адресованных поэтом ей лично). Он нигде с ними не выступал и

не публиковал.

Получилось так, что ее переписка с Николаем была

уничтожена ее мужем (без сомнения, под давлением извне). Но

в 1943 году одну тетрадь с несколькими стихотворениями

Майорова, как дорогую для себя память, она оставила на

сохранение своей матери. Позднее эти стихи перешли к брату

Николая Виктору, а затем попали к составителям сборника.

В ноябре 1973-го она приезжала в Иваново на встречу с

другом Майорова поэтом Владимиром Жуковым. После

доверительной беседы хотела оставить конверт с рукописью

кратких воспоминаний, но присутствовавший при разговоре

ивановский прозаик и очеркист Виталий Сердюк, пробежав их

глазами, попросил добавить к тексту то, о чем беседовали.

Дополнения она внесла на свободные места между абзацами на

листе из ученической тетради и в конце его оборотной стороны.

Мне довелось держать в руках этот белый конверт и

вложенный в него тетрадный лист. На конверте синей пастой

180

шариковой ручки – три строки: «Евгения Фдоровна

Манушкина (воспоминания о Майорове). Записано 20 ноября

1973 г.», внесенные, очевидно, кем-то из писателей –

участников беседы. А вот вложенный лист заполнен ею лично и

в два приема.

«Скажи мне, ветер…»

В 70-е годы ей было уже за пятьдесят, и почерк утратил

былую четкость. Начало записей разборчивее и крупнее, а

дополнения, написанные в волнении, прилюдно, ужатыми

буквами, читались с трудом.

Подписи под воспоминаниями не было. Остается неясным:

какая фамилия указана на конверте – девичья или в замужестве?

По логике – девичья, фамилию по мужу она вряд ли стала бы

называть, оберегая покой семьи. Собеседникам, судя по всему,

было поставлено условие (которое они выполнили): не называть

ее имя ни в разговорах, ни в печати, не травмировать ее семью

перепиской. Основное, что знала, она рассказала, немногие

документы и запомнившиеся строки Николая передала

составителям сборника. Обратный адрес на конверте не указала,

тогда он оставался известен лишь собеседникам.

Но их теперь уже нет среди нас, и восстановить

подробности той встречи уже невозможно. И этот эпизод в

биографии поэта обернулся полураскрытой тайной. Нет в

живых соучеников Николая по школе, сотоварищей по

московскому вузу. «Прервалась связь времен»…

Виталий Сердюк через полтора года опубликовал очерк

«Поэзия, раскрытая ветрам» в литературно-художественном

сборнике «Волжский прибой» (Ярославль, 1975). Затем,

переработанные и дополненные его варианты под названием

«Выше смерти» – в журнале «Молодая гвардия» (1975) и в своей

книге «Судьба писателя /Воспоминания и размышления»

(Иваново, 2000). В каждой из этих работ автор уделил внимание

встрече с Евгенией Манушкиной.

Сердюк не называет ни имени, ни фамилии собеседницы,

начав очерк уклончивой деликатной фразой: «Ее зовут...

Впрочем, не в имени дело. Она принадлежит к числу тех людей,

181

которые тихо несут в глубине сердца память о прошлом. Передо