Мы дрались против «Тигров»

Позиция наша была очень неудачная – немцы на бугре, а мы в низинке. Расстояние между нами метров триста, наверное. На том бугре – деревня. И вот за одним из домов спряталась самоходка – один ствол торчит. Видимо, там у них и наблюдатель был, потому что как заметят нашу огневую точку, так эта самоходка выползает из-за дома, как даст – прям точно накроет, только смотришь – клочки летят от людей… А наши «сорокапятки» на бугре стояли за нами и, главное ведь, какую позицию выбрали – самое открытое место! Ни одного артиллериста не осталось. Когда мы пришли, посмотрели – 2 пушки стоят, а рядом – мертвые, и всех уже замело, солдатиков-то. Никто их не убирает. Пять «тридцатьчетверок» подожгла на наших глазах. Как даст – готов! Как даст – готов! Немцы, сволочи, вояки сильные. Сильнее их да еще вот нас, русских дураков, никого нет в мире! Мы все на кулаках. Постоянно на рожон лезли.

Расчет ПТРД позирует на фоне подбитого немецкого танка.

Командир роты три пары пэтээровцев послал – все там и остались. То ли их снайпер снял, то ли под другими танками лежали, не знаю. Он нам говорит: «Давайте, ребята. Лезьте под первый, не бойтесь». А Малышев мой – отчаянный малый. Ух! Охотник, сибиряк. Я потрусливее, хоть и был первым номером, но стрелял всегда он. Так вот он говорит: «Пошли, Володь, не бойся. Мы его шлепнем». И вот мы ночью пришли и под самый первый танк, что прорвался ближе всех, стреляя, залезли. До хатки метров 150 было. Утром начали постреливать. То в ствол, то в гусеницу пуля попадет – видны-то только эти части. Она нас заметила. Как даст по башне! Боже мой! Скрежет, грохот! Башня с нашего танка долой! Хорошо еще не под танк попала, а то бы нам капут! Я ничего не слышу. Оглох. Самоходка эта выползла из-за хаты, чтобы нас добить. Ну, думаю, все – крышка! Сейчас нас положат. А Малышев не растерялся – пока та борт подставила, просунул ПТР и из-под гусеницы в бочину сразу 5 пуль засадил. Как рванет этот наш «фердинанд», и у него куда башня улетела, куда чего. Развалилася к черту! А когда назад ползли – накрыли нас минометчики. Уже к своим окопам подползали. Вижу, мины рядом рвутся: перелет-недолет. Я говорю: «Ну, Малышев, давай, бежим!» Чего он медлил? Я не знаю. То ли ранило его, то ли он не слыхал меня, поскольку тоже оглох. Я его дергаю за ногу: «Давай! Вперед!» Потом ничего не помню. Очнулся в окопе – уж стрельба кончилась. Ребята говорят: «Мина на вас взорвалась». У меня была кираса, ватник и сверху шинель. Так вот вся шинель на спине изорвана в клочья, а на самом ни царапины. А Малышеву ногу правую оторвало. Почему ночи не дождались? Сам командир роты нам сказал: «Как свое дело сделаете – уползайте сразу. Иначе вам крышка. Немцы подползут и убьют». У нас что: ПТР, наган и автомат с одним диском. Малышев больше не взял с собой – надеялся, что все будет нормально.

За эту самоходку в конце войны медаль «За отвагу» дали. Вообще, за подбитый танк полагалось 500 рублей и орден Красной Звезды. Ну а первая, самая лучшая награда, это – «За отвагу», потом уж орден Славы.

– У вас в части ставили на ПТР оптические прицелы?

– Нет, не было такого. Да и ружье на дальней дистанции было уже неэффективно. Так, на 200–300 метров, ну может, 500 – стрелять хорошо – танк видно: как плюнул, так дыра сразу! А дальше оно броню и не пробивало.

Когда заканчивалась вся эта эпопея, у нас в роте народу никого не осталось. Было 60 человек – 30 ружей – полковая рота ПТР, а осталось, дай бог, 10 пар. Командира взвода убило. Ну, неделя примерно прошла, и нам пополнение небольшое дали из местного населения – 1926–1927 год. Всех под гребенку – и на фронт. Мы их называли «чернорубашечники», потому что одеты они были во все темное, да в серых шинельках – обмундирования на них не выдавали.

Потом пошли дальше и пришли в готовые землянки – добротные, в 2 или 3 наката – саперы постарались. Вот там меня контузило, правда, в медсанбат я не обращался. Когда я очнулся, никого в землянке нет, а один угол обвалился. Батюшки мои! Я так и не понял, обстрел, что ли, был? Да вроде у них снарядов не было. Может, бомба упала?

Пошли дальше. Шли опять ночью. Луна светит. Немецкие разведчики летают, а мы идем. И вот, когда «рама» летит, команда: «Рота – стой!» Весь полк останавливается и стоит. Пролетел – марш вперед. Шли-шли мы с напарником… у меня уже другой напарник был, и вдруг – бултых – проваливаемся с ним в воронку. А вода в ней вровень с землей была и глубина – с головкой. И смех и грех! Еле выкарабкались и – в медсанбат. Напарника моего отправили назад в часть. Проверили – температуры нет, ничего нет, а меня на неделю задержали – контузия. У меня уши опухли, говорить стал плохо. Забрали меня в госпиталь, и там я лежал две недели. Потом ребята говорят: «Давай часть свою догонять. Что мы тут будем торчать? Там веселее!» Нас человек шесть набралось. Медсестру обманули, она дала наше обмундирование, а мы ей говорим:

– Маша, до свидания!

– Куда вы, ребята?

– Мы – на фронт. Часть догонять.

– Я напишу в вашу часть!

– Пиши-пиши.