Мы дрались против «Тигров»

Вскоре меня перевели на должность командира батареи полковых 76-мм пушек в 271-й стрелковый полк 10-й дивизии НКВД… Вообще-то самые жуткие впечатления от войны я получил при обороне Сталинграда. Преимущество немцев было подавляющее. Их самолеты буквально по головам ходили. А что? Авиации нашей нет, зенитная артиллерия вся на прямой наводке погибла. Поэтому найдешь какую-нибудь ямку, вживаешься в землю – хочешь продавить ее грудью. И это при том, что я был ранен в середине сентября и не воевал в этих жутких, сверхжутких оборонительных боях, где погибла вся наша дивизия. Правда, за то время, что я в ней был, один раз сходил в штыковую атаку… В батарее оставалось 16 человек, пошли в штыковую атаку – осталось восемь

Ранен я был в ногу, чуть выше колена. На пароме переправились через Волгу. Рассказывали, что, когда дивизию отвели на правый берег, в строю оставалось 191 человек из десяти тысяч, вступивших в бой.

Привезли меня в Томск. Там я лечился три месяца. Очень хотелось на фронт, потому что было скучно и голодно. У нас каждую неделю показывали два кинофильма: «Чапаев» и «Светлый путь». В январе меня выписали. В тот же день начальник госпиталя получил телеграмму от начальника артиллерии 10-й дивизии НКВД, или, как она уже стала называться, 181-я стрелковая Сталинградская дивизия, подполковника Цыганкова с просьбой направить меня после излечения обратно в нашу дивизию.

С трудом добрался до Челябинска, где дивизия стояла на переформировке. Вскоре нас погрузили в эшелоны и в конце февраля выгрузились в районе Ельца. Оттуда совершали десятидневный ускоренный марш под Севск, где немцы окружили кавалерийский корпус. Полковая батарея, которой я командовал, была на конной тяге, а лошадей всего было по две на орудие вместо положенных четырех. Приходилось расчетам впрягаться в лямки и тащить орудия. Трудно было. На дорогах заносы. Мобилизовали население на расчистку дорог. Один раз встретили генерал-полковника Рокоссовского. Он ехал на машине. Остановился. Кричит: «Кто командир?!» Я подбегаю, докладываю: «Командир полковой батареи 271-й стрелкового полка лейтенант Волошин». – «Что такое?! Почему так медленно идете?!» – «Лошадей нет, заносы». Уехал. На следующий день приходит приказ: «Отбирать лошадей в совхозах. Давать им расписки о том, что лошади будут возвращены». Помню, пришел к председателю одного колхоза. Он мне говорит: «У меня только 3 лошади». – «Мы забираем». – Он показывает на одну. – «Эта же хромая!» – Солдату командую провести лошадь. Оказалась действительно хромая. – «Забираем две лошади». – У него на глазах слезы. – «Вот вам расписка». Зачем она ему? Ему пахать через месяц… Вот так наскребли лошадей на батарею. Подошли к Севску. Вдоль дороги стали встречаться то справа, то слева лошади, все вверх ногами – замерзли. Начали снимать с них седла. Обувь у нас уже паршивая была – снял седло, считай, будешь с сапогами. Мне там сапоги сделали. Полк занял оборону правее Севска. В обороне батарея один раз обеспечивала разведку боем. Вообще и мы, и немцы плохо там воевали. Завшивели. В ротах половина людей заболела тифом. У меня в батарее было 80 человек. Из них половина заболела. А весна холодная была. В дома набивались так, что чуть ли не в несколько слоев спали. В конце марта я тоже заболел. Весь апрель лежал в санчасти. Волосы вылезли. Но все же в конце апреля я уже встал, стал ходить. Помню, хотел какую-то палку перепрыгнуть, но зацепился и упал – ноги не держали. Есть хотелось все время. Мясо было, поскольку было много побито коров, телят, но не было соли, а говядина без соли невкусная. И зашли мы как-то с командиром еще одной батареи к командиру батальона. Он угощает вкусным мясом: «Николай, где ты взял соль?» – «Это конина». Командир батареи побежал на улицу – его тошнило. Ведь до войны считалось, что конина – это несъедобное мясо. Помню, что комиссар батареи уехал на курсы. Так я написал ему письмо, чтобы прислал мне соли. Ему удалось это сделать, прислал такие дробиночки – соль крупного помола. Я помню, в рот возьмешь эту дробиночку и ходишь, сосешь ее. Такой деликатес!

Как был организован быт на фронте? Удовлетворительно. Или, можно сказать, посредственно, хотя начальство думало, что хорошо. А в 1942 году кормились подножным кормом. Просили везде, где можно. Помнишь кино «Они сражались за Родину», где Шукшин хотел что-то достать? Вот такие случаи были постоянно.