Мы дрались с «Тиграми»

В начале июля состоялось решение Госкомитета обороны о формировании добровольческих дивизий народного ополчения из лиц, не подлежащих мобилизации. В одну из таких дивизий — Вторую Ленинского района дивизию народного ополчения — и направил Наро-Фоминский райвоенкомат семнадцатилетних ребят. С каким воодушевлением вступили на военную стезю молодые парни! Политработники рассказывали им, что вот-вот у немцев кончится ресурс, а мы оправимся от внезапного удара и быстро разобьем фашистов. С такими убеждениями и надеждами ополченцы и попали на фронт. Но первая же нещадная бомбежка, первая атака немецких танков и вооруженных до зубов немецких головорезов развеяли их радужные надежды. Безоружному добыть оружие в бою с опытным, хорошо вооруженным немцем-бандитом оказалось непростым делом. Немецкие танки с пехотным десантом на броне быстро расправились с ополченцами в первом же бою. Многие из них погибли, а большинство оставшихся в живых попали в плен. И только некоторым счастливчикам удалось уползти, спрятаться, а потом отступить к тылам дивизии. Так сохранилось название дивизии. Остаткам двенадцати Московских ополченческих дивизий были присвоены номера разбитых в первые недели войны стрелковых дивизий.

На мой запрос в Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации, где и когда вступила в бой с фашистами 2-я Ленинского района дивизия народного ополчения, мне сообщили о судьбах 1-й Московской и 2-й Московской Сталинского района дивизиях народного ополчения. Причем 2-я дивизия Сталинского района попала в окружение под Вязьмой и никаких ее документов на хранение в Центральный архив не поступало. А о 2-й Московской дивизии Ленинского района, в которой служил мой брат, в архиве никаких сведений нет.

В начале войны окружались и десятками гибли целые армии, их перечень встречается в военной литературе, а до таких «мелочей», как дивизии 12-тысячного состава, в высоких штабах не доходили. О них нигде не упоминается. Наспех сформировали, бросили «для порядка» в прорву боев и забыли.

И вот теперь, когда я слышу за окном веселый самозабвенный ребячий гомон третьеклассников, я вспоминаю своего младшего брата. Голос одного из играющих подокном мальчишек выделяется особой зычностью и запальчивостью, неимоверным желанием перекричать остальных и тем доказать свою правоту — он так похож на голос моего брата, что, кажется, выгляни в окошко, и увидишь маленького Николая. Однажды он обратился с претензией к матери:

— Мама, ну почему ты не родила меня первым? Мне бы не пришлось тогда донашивать Петины обноски!

А я теперь вспоминаю все это и с болью думаю: не только обноски незаслуженно пришлось брату носить, но, может, и судьба у него сложилась бы, будь он первым, иная, не такая горькая.

И еще каждый раз вспоминаю я мученика-брата, когда в зимнюю пору ложусь в нетопленом помещении в холодную постель. Она, пусть холодная, но в мирной комнате, — на свободе, а не в промерзшем бараке под нагайкой, на голых слегах…

Алексей Александрович

Мой отец, Алексей Александрович Михин, родился 10 февраля 1897 года в селе Богане, в бедной крестьянской семье. В ту пору это был уезд Тамбовской губернии (ныне — Борисоглебский район Воронежской области). Когда ему было три года, его отец Александр Леонтьевич простудился зимой в лесу и умер от воспаления легких. Мать осталась одна с четырьмя детьми. Всей семьей стали батрачить у богатого соседа, который исполу обрабатывал их земельный надел. С пятнадцати лет отец работал у казаков на Хопре и Дону. Воевал на германской, Гражданской и Отечественной войнах, а в промежутках между ними вел крестьянское хозяйство и в зимнее время работал плотником в Борисоглебске. Когда же хватился оформлять пенсию, ему насчитали шестнадцать лет трудового стажа. В Богане во время пожара сгорели все документы отца, подтверждавшие его трудовой стаж и участие в двух войнах. А пока воевал в Отечественную, затерялись документы тридцатых годов. И посчитали отцу стаж с 1941 года, когда начал третий раз воевать. И будучи тяжело больным — непризнанным инвалидом при пулевом ранении в голову, гипертонии, инсультах, — вынужден был, опираясь на палочку, сторожить магазин, чтобы выработать недостающий стаж. Да и умер в 66 лет, не пожив на пенсии.

Всю жизнь, не обращая внимания ни на какие превратности судьбы, отец не терял чувства юмора, снисходительно, по-философски относился к неразумным обидчикам и был полон здорового оптимизма, всегда надеялся на лучшее, часто говорил:

— Ничего! И мы заживем!..