Мы еще поживем! (СИ)

Когда в их дом приходили люди, Валентина Михайловна частенько звала сына и начинала ругать его при посторонних. Она рассказывала, какой Борька грязнуля и лодырь, отчитывала его за малейшую провинность, за любое пятно на одежде, за то, что не успел принести воды или убраться в своей комнате. Гостям мать говорила, что сына невозможно воспитывать. Она часто сравнивала Бориса с отцом, уверяя, что "Борька будет даже хуже, чем его негодяй отец".

С гостями Валентина Михайловна была подчеркнуто вежливой и любезной, и только когда гости уходили, выражала недовольство их визитом. Мать не любила гостей, и они в их дом приходили довольно редко. С соседями мать со временем переругалась и терпеть их не могла. Заходили иногда сослуживицы с работы. После развода с мужем, как только немного подросла дочка, Валентине Михайловне пришлось устроиться на работу в охрану на молочную фабрику. У нее было несколько приятельниц, с которыми она могла посплетничать, помусолить людские грешки. Им Валентина рассказывала о конфликтах с соседями, о том, как ей не везёт и как всё плохо вокруг. Мать Бориса жаловалась на свою жизнь: муж ее предал и бросил с двумя детьми, денег присылает мало, зарплата маленькая, сын нехороший, на работе сплошные интриги.

Время от времени, в периоды относительного спокойствия, Валентина Михайловна не нападала на сына. Она стирала и готовила, наводила порядок в доме, обещая себе больше не задевать ребенка, но срывалась на следующий же день. Борис действовал матери на нервы. Ей доставляло некое тайное подсознательное удовольствие причинять своему ребенку боль, не столько физическую, сколько моральную. Бить, тем более на людях, она его стыдилась. Так, могла иногда дать легкий подзатыльник для острастки. Но морально мать постоянно унижала сына, пользовалась любой возможностью напомнить Борису о его никчемности. Она намеренно внушала Борьке, что он хуже своих сверстников.

Одно время Борис никак не мог понять, почему мать считает его таким плохим. Но постепенно мальчик перестал пытаться доказать свою состоятельность, жил не задумываясь, принимая все как есть. Переубеждать мать, ругаться с ней было бесполезно. Этим он мог лишь усугубить ситуацию. И Боря смирился с бесконечными придирками, с той ролью, которую выбрала для него мать.

Валентина Михайловна постоянно выражала сыну свое презрение и Борис, пришибленный этим, старался вести себя "тише воды, ниже травы". У ребенка развился сильный комплекс неполноценности, отягощенный стрессовым восприятием мира. С возрастом Борис становился все более замкнут в себе и нерешителен. Его отличали замедленные движения, опущенный в землю взгляд. Прежде чем что-либо сказать или сделать, он колебался, как бы задумывался, словно не был уверен, следует ли ему вообще что-либо говорить или предпринимать. Если же ему приходилось что-то делать на глазах матери, он и вовсе терялся, руки у него начинали дрожать и простейшие его действия в самом деле оказывались неуклюжими.

У Бориса выработался подсознательный страх, что он хуже других, что окружающие люди будут ругать его или смеяться над ним, если он начнет с ними разговаривать. И Боря не шел на контакт, боялся заговорить с кем-либо, что-то попросить или рассказать. Мальчик не знал, как себя вести со сверстниками, остерегался взрослых. Он словно прятался ото всех. В нем явно чувствовалась беззащитность, не способность постоять за себя. Борис никого никогда не ударил. Мальчишка стойко переносил все свои обиды и никому не жаловался. Но ему внушили, и он был глубоко убежден в собственной бездарности. В его сознании созрел вывод, что он никчемный ребенок со сплошными недостатками и примитивными наклонностями, унаследованными от негодяя отца. Боре казалось, что он безнадежно отстал от сверстников и не имеет права участвовать в их играх. Он боялся показать всем свою несостоятельность и чувствовал себя отверженным, обреченным покорно сносить все унижения и страдания.

Боря жил в вечном напряжении, он не мог предвидеть поступков матери и постоянно был готов к неприятностям, ибо жизнь его была такова, что в любую минуту можно было ожидать гнева. Иногда он даже не знал, с какого края может прийти этот гнев на этот раз, какую причину мать найдет, чтобы выплеснуть на него свою злость. Он не имел права перечить матери, спорить или просить ее. С матерью Борис общался как человек, который всем ей обязан и до конца жизни не сможет расплатиться за ее благодеяния.