Беззаботное детство и беспечная юность опоэтизированы в прекрасных стихах, и это естественно: когда мы с высоты возраста, обремененные множеством житейских забот, оглядываемся на первые годы жизни, то прежде всего они, годы эти, представляются нам легкими и бесхлопотными — в том-то и состоит их неповторимая прелесть. Правда, при более тщательном размышлении мы вспоминаем, что и в детстве, и в юности были у нас волнения, но теперь они кажутся нам романтичными, и вот — "безмятежная юность"…
А задумаемся: должны ли мы создавать своим детям поэтически-беззаботное детство? Или чем больше забот у ребенка, тем лучше? Забота воспитывает? Подавляет? Прибавляет? Отнимает?
Обычная домашняя сцена:
— Коля, сходи за хлебом.
— Сейчас.
— Коля, сходи же за хлебом.
— Ну, сейчас!
— Сколько же раз тебе повторять!
Коля берет сумку, деньги и отправляется в магазин. Он делает это каждый день, это его "домашняя обязанность", воспетая во всех педагогических книжках ("У детей должны быть постоянные домашние обязанности"), но каждый день хорошо отрепетированная сцена повторяется идеально однообразно: сюжет, интонации, мимика и даже походка сына — специально отработанная, которая должна выразить что-то вроде: "Как вы мне надоели", — все неизменно. Если бы на один день мама вышла из роли и не напомнила бы Коле о его "домашней обязанности", он и не подумал бы идти в магазин. Работа ходить в магазин Колина, забота о Колиной работе — мамина.
А в школьных делах? Реально учится, то есть ходит в школу и делает уроки, конечно, сын, но кто заботится о том, чтобы он сел за уроки, что надо отправляться в школу, иначе опоздание неминуемо? Мама. Это она проявляет настойчивость, заставляет сына кончить школу, потом помогает ему выбрать работу, получить профессию — все она, и именно у нее во всех этих хлопотах и вырабатывается железный характер.
Мы не всегда замечаем, что характер воспитывает не столько работа, реальное действие, сколько забота о работе, собственное стремление выполнить ее.
В большинстве своем мы сами росли в таких условиях, что заботы всякого рода естественно наваливались на нас. Иные уже в 12–13 лет вели хозяйство, в 14 — работали на заводе. И мы хорошо знаем, как воспитывать детей в трудных условиях, имеем, можно сказать, многовековый опыт такого воспитания.
Но как воспитывать детей в достатке?
В этом у нас опыта мало, и потому мы должны быть особенно внимательны к своим поступкам и мнениям. Меньше всего пользы принесут попытки избавиться от педагогической неуверенности за счет детей: "Все есть… Птичьего молока только не хватает… А я вот впервые купил костюм в тридцать лет…" Однако дети абсолютно не виноваты в том, что у них "все есть", как не виноваты они и в том, что у нас "ничего не было". Дети не могут даже оценить того, что им дают, потому что оценить — значит сравнить, а сравнивать им не с чем. К тому же, если мы все даем детям, но забываем дать им возможность, которая была у нас и которой мы сейчас так гордимся, — возможность заботиться, то они, дети, могут почувствовать себя и обездоленными, какая бы роскошь их ни окружала.
Вспомним Макаренко. Он окружал ребят такой заботой, какой они никогда не видели в прежней своей жизни, и в то же время давал им все возможности заботиться о других — о коллективе, его жизни и его чести. Максимум заботы о детях и максимум предоставленной им возможности заботиться о других — вот, пожалуй, и есть идеальное воспитание. Но как достичь этого уровня?
Главная трудность состоит в том, что забота — внутреннее, собственное побуждение, и потому ее невозможно заменить понуждением какого бы то ни было рода. Можно заставить ребенка делать уроки, но как заставить его заботиться о своих уроках? Заставлять — как раз и значит снимать заботу, и чем больше мы заставляем, тем худшего результата добиваемся, хотя внешне дела могут выглядеть и сносно: ребенок учится. Привычные и легкие средства воспитания упрек, попрек, относительно исправно действующие во многих случаях жизни, совершенно не годятся для воспитания заботливости.