Мы и наши возлюбленные

И ведь оказался прав, действительно, устраивали с таким комфортом, с каким сам Шадров никогда бы в жизни не сумел. Что, в конце концов, мог он раздобыть? Захламленную берлогу кого-либо из холостых приятелей, как правило, анахоретов и отшельников, потому что холостяки другого рода, сибариты и гурманы, ключей от своих тщательно устроенных гарсоньер чаще всего не дают. Так вот, женщины ухитрялись получить приют для незаконной любви в самых благопристойных семейных домах, Шадров, бывало, даже терялся, когда попадал в такие налаженные, продуманно обжитые квартиры, прямо-таки завоевателем, оккупантом чувствовал себя в присутствии бабушкиных торжественных портретов, среди детских игрушек под сенью новомодных, стилизованных под старину финских гарнитуров. Господи, в каких только кварталах и домах не случалось ему побывать. И в пятиэтажных, мало чем отличных, по нынешним временам, от бараков, которые некогда тянулись тут, неподалеку от Тимирязевской академии. Запомнилась почему-то одна квартира — совершенно пустая, хозяева подались на БАМ, всю мебель распродали и даже обои зачем-то ободрали, занавесок на окнах тем более не осталось, и это весьма осложняло свидание. И в кооперативном богатом доме, неподалеку от Мосфильма, неведомые хозяева тоже, вероятно, имели к кинематографу какое-то отношение, что угадывалось по афишам не слишком нашумевших фильмов, развешанным в прихожей. И в здании на Садовом кольце, какое строили, надо думать, пленные немцы, поскольку в фасаде его да и в планировке квартир сквозило нечто неуловимо нерусское. В конце концов, сперва развлекавшее Шадрова разнообразие тайных пристанищ начало его утомлять. Из конца в конец пересекать Москву ради быстротечного, не более полутора часов деловитого свидания, — было в этом нечто унизительное и грубое. К тому же напрочь лишенное не ахти какой, но все же по-своему вдохновляющей романтики, какая облагораживает даже такие вот ни на что не претендующие связи. Иногда, болтая с приятелями за рюмкой, Шадров пускался фантазировать на тему о том, как украшает жизнь мужчины наличие хоть крохотной отдельной жилплощади, собственного суверенного угла, в котором можно хоть иногда укрыться от вездесущего распорядка семейной жизни. Самое интересное, что в этот момент Шадров вовсе не имел в виду свои предосудительные радости, совершенно искренне полагая, что сокровенный свой угол нужен ему для каких-то неведомых занятий, которые помогут ему по-настоящему понять себя, для блаженного и плодотворного одиночества, короче, для работы духа. Приятели тем не менее начинали понимающе улыбаться, а наиболее деловые, воодушевившись, тут же предлагали найти и снять квартиру, так сказать, на паях, на кооперативных началах, с точным расписанием пользования. Горячась и волнуясь в предвкушении холостяцкой свободы, они принимались уточнять суммы вероятных расходов, прочие конкретные детали такого найма; в расчете на коллектив из пяти, скажем, человек выходило дешево и сердито. Шадров во время подобной, им самим спровоцированной трепотни как-то сникал и тушевался, мысль о том, что его интимная жизнь может быть регламентирована каким-либо коллективным распорядком, подобным тем, что существовали некогда в коммунальных квартирах, кому и когда убирать места общего пользования, угнетала его. Поэтическая его мечта разбивалась о грубость приятельских планов.

Тем не менее слухи о том, что Шадров нуждается в отдельной комнате для каких-то своих особых занятий, для работы то ли над диссертацией, то ли над переводами чрезвычайно серьезной книги одного японского парапсихолога, поползли по учреждению. А учреждение представляло собой нечто среднее между институтом и заводом, поэтому высказывались также вполне уважительные предположения, что Шадров задумал устроить себе что-то вроде лаборатории для внеурочных научных изысканий, а может, и мастерскую для вполне законного приработка. Некоторые коллеги давали Шадрову непрошеные, но ценные советы, рекомендовали, например, сойтись по-свойски с каким-нибудь жэковским деятелем из центральных опустевших кварталов, у таких всегда есть на особой примете какое-либо неучтенное нежилое помещение, вполне пригодное, чтобы переоборудовать его в нечто, подобное студии. Ведь «нежилое» — понятие относительное, каких-нибудь пятнадцать-двадцать лет назад эти мансарды и полуподвальные дворницкие были обитаемы до упора.