Мы искали друг друга

В Фанских горах сентябрь — поистине чудесное время. Понятия «бархатный сезон» и «бабье лето» лишь отчасти передают состояние здешней природы в начале осени, когда даже в самых бурных реках вода приобретает кристальную прозрачность, когда небо синее синего, а воздух чист и неподвижен, и когда в горах наступает тишина.

Геолог, случись ему оказаться в нарушение техники безопасности одному в маршруте, получает уникальную возможность соприкоснуться с Вечностью. Поднявшись на водораздел, человек сбросит с плеч рюкзак, присядет, достанет сухой паек, не торопясь, поест; затем вытянется на земле и станет лежать, закинув руки за голову. Кругом — звенящая тишина, а над ним — бездонное небо. Человеку покажется: он один в целом мире. И ему откроется Вечность…

А скорее всего, человек просто расслабиться, и начнет дремать, ни о какой вечности не думая. Созерцательность и мистическо-философские настроения — удел разного рода отшельников да поклонников восточных вероучений, коих развелось в горах, как собак нерезаных. Прут и прут, из обеих столиц, из других мегаполисов, из Прибалтики и Украины, из Польши и Германии. Бесполые, какие-то, существа — не разберешь, где мужик, где баба. В одинаковых хламидах, волосы и у тех и у других до ж… пардон, до задницы. Им беседовать с Вечностью, как говориться, сам бог велел. А геологу недосуг. Сезон еще продолжается, и недоделанного — выше крыши.

Саша скучала в лагере в обществе Михалыча и Нади-поварихи. Николай в город укатил по делам, остальные в многодневном «выкидном» маршруте.

Ярошевский, узнав о беременности жены, хотел было домой ее спровадить, но Саша отказалась категорически. Чего ей там делать? Торчать в четырех стенах, пылью и вонью бензиновой дышать? А здесь природа, арчовый лес, горный воздух; люди немалые деньги платят, чтобы сюда попасть…

Убедила. Но теперь муж пекся о Саше, как о больной. Подбирал ей самые легкие маршруты, на «выкидушку» вообще запретил идти. Мол, в лагере остаешься, за старшую.

Сидели втроем под навесом. Надя картошку чистила, Саша с Михалычем играли в шахматы. Радист был мастак не только в преферанс, да вот партнера по шахматам ему не находилось. Иногда начальник соглашался сгонять партейку, но с ним было не интересно: думал долго, отвлекался постоянно, вечно дела не давали ему доиграть.

А тут, вдруг, Саша предложила:

— Михалыч, давай сыграем.

Колымчанин усмехнулся: тоже мне, игрок. Думал: разделается с ней, как с ребенком. И тут же получил мат. Обозлился, стал играть внимательнее — тот же результат.

— Ты, что, в шахматную секцию ходила? — спросил обескураженный радист.

— Нет. Меня пэпс научил. Папа мой.

— Он у тебя кто, шахматист?

Саша рассмеялась.

— Скажешь, тоже! Геолог он.

— А-а, — уважительно отозвался Михалыч.

Саша, видя, как страдает мужское самолюбие колымчанина, — проигрывает женщине! — начала поддаваться, стала «зевать» фигуры. Михалыч сразу же смекнул в чем дело.

— Ты чего мне подыгрываешь! Играй по-настоящему.

И опять схлопотал мат.

Надя наблюдала, какое-то время, за игроками, потом сказала:

— До чего же скучная игра. Лучше бы в лото сыграли.

— Втроем? — скептически отозвалась Саша.

— А что, — оживилась повариха, — мы с сестрой и в вдвоем играли, в детстве.

— Так то в детстве.

Не уговорила их Надя. Продолжили сражаться за шахматной доской. Упрямый Михалыч решил, что костьми ляжет, а у «девчонки вчерашней» выиграет. Впрочем, шахматные страсти не мешали им мирно беседовать.

— Действительно скучно, — вздыхал колымчанин. — Самое сейчас время — запить.

— И не думай даже! — воскликнула Саша.

— Думай, не думай, все равно ничего нет. Разве что одеколону…

— Михалыч! — рассердилась геологиня.

— Да ладно, это я так… Не имеет смысла начинать, если продолжить нет возможности.

Саша покачала, укоризненно, головой.

— Обязательно в запой уходить? Нельзя, что ли, как все нормальные люди?

Михалыч, теребя плохо выбритый подбородок, принялся рассуждать вслух:

— Специфика профессии. Радист сидит безвылазно на базе. Заняться нечем, скука. Ну и… Вот в Мургабе на рации — знакомый мой, Вадик Фоменко. Когда на Памире работали, я с ним каждый день на связь выходил. Раз слышу: не его «почерк», не Фоменко. У каждого радиста своя манера ключом работать, свой «почерк». Я ему: «Кто на связи?». Отвечает: «Фоменко». Что за ерунда, не пойму. А потом, когда были в Мургабе, я к нему заглянул. Спрашиваю: «Вадим, а помнишь, тогда-то, я не узнал тебя по „почерку“». А он: «Да это я трезвый был». Ха-ха-ха.

— Ты, Михалыч, лучше про себя расскажи, как чертей гонял, — вмешалась в разговор Надя.