Мы из блюза (СИ)

Доказывать, что сажа бела.

Мы все потеряли что-то на этой безумной войне…

Кстати, где твои крылья, которые нравились мне?[2]

Уже после первого куплета Надя села за пианино и аккуратно подыгрывала любимому.

Александр Оттович, услышав музыку, все понял верно, поэтому к тому времени, как дети, взявшись за руки, вошли в гостиную и опустились перед ним на колени, рядом не было ни пепельницы с окурками, ни коньяка, ни пустых бокалов – но непочатая бутылка «Клико» со льда и три фужера.

- Счастья вам, дети, - дрогнувшим голосом произнес статский советник и оглушительно открыл шампанское.

***

Валериан Павлович возвратился из Царского Села в, мягко говоря, крайне расстроенных чувствах. Усилием воли заставил ехать себя не домой, а на службу, потому что дома удержаться от искушения пить водку до забытья едва ли удастся. Мгновенная перемена – а для полковника она воспринималась именно так – произошедшая с императором, хоть и не была чем-то, выходящим за грань возможного, но все равно шокировала. Где тот разъяренный тиран, крывший их по матушке и угрожавший то Шлиссельбургом, то Петропавловкой? А нету. Исчез, развеялся – будто и не было никогда ничего такого, а все лишь морок, наваждение. Сгорбившийся, с потухшим взором немолодой человек что-то едва внятно лепетал, что, может, не стоит вот так вот резко, а? Люди-то, на самом деле, хорошие… Не виноватые… Слаб человек, вот и подвержен наущению бесовскому… Васильеву хватило сил сказать, что механизм запущен, и обратный ход дать, увы, не получится.

- Да? Ну, на всё воля Божья, - перекрестился император и столь же вяло и безучастно добавил: - ступайте, господа.

Васильеву невыносимо хотелось застрелиться. Вот прямо тут, на глазах у «самодержца». Просто потому, что так нельзя. Умри страшной смертью, но вот так – ни в коем случае не может позволить вести себя единоличный правитель огромной страны. «А то кирдык», - вспомнилось коровьевское присловье. Увы, но тут этот загадочный господин, кажется, прав. Жаль, револьверы сдали при входе, себе в голову пальнуть – и то не из чего. Балашов, кстати, позже сказал, что его одолевали те же мысли.

И вот уже четверть часа полковник сидел в своем кабинете, бессмысленно перебирал какие-то бумаги ни о чем и мучительно думал, что же, черт возьми, делать дальше и что теперь вообще делать.

В дверь постучали, вошел дежурный.

- Господин полковник, к вам ротмистр Потоцкий с докладом.

- Просите.

Немедленно вошёл Казимир Болеславович Потоцкий, яркий поляк, первейший щёголь во всем жандармском корпусе.

- Здравия желаю, господин полковник!

- Здравствуйте, господин ротмистр. Казимир Болеславович, служба службой, но прошу без чинов – устал.

- Есть без чинов, - согласился Потоцкий, садясь на стул.

- Что там у вас?

- Внезапная новость по делу Распутина.

- Вот как? Гм! Скажите, Казимир Болеславович, а довелось ли вам нынче обедать?

- Никак нет, Валериан Павлович. С допроса – бегом на телеграф, оттуда к себе, составил доклад – и немедля к вам.

- Похвально. Но насчет обеда я как-то тоже не сподобился, так что идемте-ка мы с вами в трактир на углу Литейного, там и продолжим.

Не прошло и трех минут, как оба офицера покинули здание, и, сев в дежурную коляску, проехали едва полверсты до Литейного.

- Нуте-с, Казимир Болеславович, вот теперь рассказывайте, - возобновил беседу полковник после того, как половой, расставив все заказанное, удалился из отдельного кабинета.