Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов

– Знаете, меня очень беспокоит именно влезание в эти тайны. Тут легко попасть в расход. Посчитают, что слишком много знаешь, и все – пропал бесследно. Ну и зачем мне это? В конце концов, наша охотничья команда и не самая боеспособная, и не самая многочисленная, и вооружена не самым лучшим образом. Сколько таких команд, не считая чисто военных формирований? Да всяко не меньше сотни!

– Двести четырнадцать. Это не считая частей и подразделений гарнизона Кронштадтской ВМБ. Видите, опять вам выдала служебную информацию.

– Премного благодарен. Но так с чего именно нашу группу напрягать?

– По целому ряду причин. Например, вы единственная группа, в которой целый врач действует.

– Ну как-то оно звучит настораживающе – «целый врач». Мне как-то не хотелось бы становиться нецелым. Фрагментированным. И я видел, как оно бывает. Когда с грязными перчатками расстаются.

– Вы про своего недавнего сослуживца, капитана Ремера, и его напарника Копылова?

– Опа! А вы что о них знаете?

– Довольно много. Возможно, больше вас.

– Но… откуда?!

– Видите ли, это опять же информация не для широкого круга лиц. Но, разумеется, мы должны были навести справки о тех, кто уж совсем рядом с нами крутится. Да я, признаться, и о вас беспокоилась. Вы человек добродушный, растяпистый, наивный. Почему бы и не подстраховать, если есть такая возможность? Так вот, касаемо грязных перчаток… Так поступают либо с одноразовым материалом, который больше не пригодится никогда, либо сдуру. Вот, например, с Ремером так поступили сдуру, если вас это интересует. Ценный человеческий материал выкинули только по глупости. А уж вас и тем более списывать нет резона. После операции что выкидывают? Одноразовые перчатки, грязные тампоны и салфетки. А большой ампутационный нож или даже зажимы Кохера. Их заботливо отмывают и стерилизуют. Так?

– Ну так…

– Вот и смотрите. Ценный инструмент берегут как зеницу ока. Потому что нужен, а другой такой на земле не валяется. И заменить нечем. Конечно, побояться придется. Но за все платить надо, увы-увы. – Тут Кабанова глубоко вздыхает и неожиданно говорит: – Думаете, я не боялась, когда тогда, в самом начале, занялась экспериментами? Да я испугалась до заикания, когда у нас в тихой поликлинике такой массакр начался. Еле водой отпоили. Домой физически не могла пойти, ноги не шли от ужаса. Вот и занялась полузабытым и знакомым делом. Чем еще в студенческом научном обществе увлекалась, на патфизиологии. Отвлеклась, да и результаты оказались интересными. Про страх забыла, пока работала. Только этим и спаслась…

– Надо же, а я со стороны видел прямо ледяную крепость, – вспоминаю я свои безуспешные попытки уговорить Кабанову бросить возню с хомяками и бежать.

– Я ж говорю про вашу наивность, – улыбается Кабанова.

Мне приходится съесть пилюлю. Хотя любой женщине хочется иногда выглядеть слабой и беззащитной, но не факт, что и впрямь все было так, как Валентина Ивановна рассказывает. Голос у нее в телефонной трубке был непререкаемым. Но отчасти она права – место под солнцем даром давалось только при социализме. Сейчас так или иначе его надо завоевывать, а мы вроде неплохо заняли эту нишу околомедицинского снабжения. И не слишком накладно, и не очень чтобы тяжело… Вон продуктовая служба базы живет не так вольно – им надо обеспечить жратвой население острова, а тут сейчас около тридцати тысяч человек, да еще большие группы вне острова. А каждому человеку требуется в день порядка полутора кило еды, да еще на зиму надо запас создать. Вот и таскают, как муравьи. Я бы окуклился вот так изо дня в день вывозить склады, закладывать жратву на хранение, а они ничего, вполне довольны своей жизнью. Многим, наоборот, очень нравится, что нет никакого риска и их охраняют. Тут ухитрились наладить телевидение, есть в Кронштадте и своя радиотелекомпания – вот на ее базе и заработало. Электричество далеко не у всех, да и не стабильное, так развернули несколько видеосалонов, прямо как в 1990 годы. Только в салонах и просто телевизоры работают, сериалы гонят. Народ ходит…

– Так что поволноваться придется. Оно окупается, – сбивает с меня задумчивость голос Кабановой.

– Ну я заметил, что вы обрадовались, когда мы за вами заявились…

– Еще бы не обрадоваться. Обещали утром приехать четверо сотрудников. Из них одна Юля отзвонилась, плакала, укусили ее. А остальные пропали бесследно, как в воду канули. В итоге явились вы, необещавший…

– Меня Сан Саныч напряг.

– Я помню…

Помолчали.

– Так что если хотите знать больше, придется соглашаться работать совместно.

– Что-то мне говорит, что выбора у меня особого нет?

– Выбор всегда есть, – пожала плечами Кабанова.

– И если я откажусь?

– То вас повесят, расстреляют и утопят без права переписки. И пойдет другая команда.

– Что-то у вас вид недовольный.