Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов

– Ну вот например, эпидемия чумы в Средневековье. Черная смерть дала семьдесят пять процентов умерших из населения в Европе. Чтоб прикинуть – две трети присутствующих померли бы. Нас тут шестеро – так четверым бы амба. Тридцатилетняя война. В немецких землях две трети населения ласты склеили, особенно мужиков выбило. Церковь христианская официально разрешила двоеженство, чтоб хоть как население восполнить.

– Точно, тогда еще лысые появились! – вспоминает молчавший до этого матросец.

– Это как так?

– Ну бюргер себе взял вторую жену, молодуху. Та и стала у муженька седые волоски выдергивать, чтоб он больше к ней подходил, моложе казался. А старая жена увидела, стала выщипывать черные, чтоб под себя подогнать. Так старались обе, что облысили напрочь мужа. И дети, которые потом рождались у молодухи, были с рождения лысые. Вот.

– Да ну, глупости. У меня дядька лысый, не с рождения же, – убежденно произнес Харитоненко. – Вечно ты, Малышев, напридумываешь!

Все заржали. Видно, Харитоненко не впервой покупался на всякие подначки.

– У нас в семье тоже была история, – включается в разговор старлей. – Праздник семейный, все вино пьют, а теща у меня непьющая, ей купил бутылку лимонада. Ну первый тост, все, значит, выпили. А теща морщится – де лимонад как-то пахнет не так и вкус у него не такой какой-то. Все понюхали – да, воняет изрядно. Стали смотреть. Бутылка зеленая, видно плохо, но что-то в лимонаде болтается, с полмизинца размером. Вылили в блюдце – оказался мышонок. Теща и сейчас не верит, что я не специально бутылку подбирал, а уж сколько лет прошло.

– Недотянул мышь-то. Не выплыл, – подвел итог Малышев.

– Должно быть, нетренированный был, – согласился и Харитоненко.

Все опять заржали.

– Хорошо, а при чем тут история? – спросил Харитоненко, когда все отсмеялись.

– История при том, что если знаешь, что по граблям ходить не стоит, то не ходишь. А не знаешь – получишь по лбу, – пояснил старлей.

– Так я и так по граблям не хожу.

– Я все время забываю, что у тебя, Харитоненко, мышление сухопутное. Проще говоря, если твой дед и твой батя с какой-то бедой справились, то, зная об этом, и ты с бедой справишься. Так понятно? – резонерски выговорил старший расчета.

– Так у моего деда и бати зомбей не было. И вообще, у меня два деда было. А батя один, – недоуменно подвел итог Харитоненко.

У меня не получилось дослушать беседу, Травин вернулся.

– О чем вы так зажигательно беседовали? – полюбопытствовал он.

Расчет как-то затих.

– О мышах, – ответил старлей.

– Полезные зверьки, – вежливо согласился Травин. И неожиданно выдал: – Храбрый самурай был застигнут поздним вечером в незнакомых местах. Остановился на ночь у крестьянина. Тот предложил воину одеяло. Самурай презрительно ответил: «Это вы привыкли нежиться в постелях! Мы – воины, закалены и не изнежены!» Ночью выпал снег. Похолодало. Самурай совсем замерз. Разбудил хозяина. «Вы своим мышам на ночь лапы моете?» – «Нет, господин, у нас такого не делают». – «Дикие, невежественные дурни! Ваши мыши испачкают мою одежду. Ладно, давай свое одеяло!»

Травин со значением подмигнул озадаченным матросам, и мы двинулись в глубины лаборатории. Артиллеристы остались в задумчивости, постигая дзен истории о самурае.

Когда мы спустились с крыши в полумрак казематов верхнего яруса, он негромко сказал, протянув мне листок с фамилиями:

– По нашим данным, за ними ничего не замечено.

– То есть чистые и порядочные люди?

– Нет, просто нам о них ничего порочащего не известно. Улавливали раньше разницу между «связей, порочащих его, не имел» и «в связях, порочащих его, не замечен»? – уточнил Травин.

– Улавливал. Эти значит – не замечены? – сказал я.

– Именно. Валентина Ивановна приказала провести с вами экскурсию по лаборатории.

Экскурсия получилась впечатляющей. Впрочем, Травин как экскурсовод был куда интереснее записных экскурсоводов мирного прошлого, сыпавших тысячами совершенно ненужных цифр и дат, но не дававших ничего полезного, отчего вся эта мусорная информация потом еще долго бренчала в межушном пространстве. Тут говорилось все по делу, может, и суховато, но запоминалось с лету. Я диву дался, поняв, что за короткий срок в мертвом выпотрошенном форте создали не менее грамотную лабораторию, чем бывшая тут раньше противочумная. Странно смотрелись новенькие, еще пахнувшие окалиной грубоватые решетки в старых краснокирпичных коридорах, масса видеокамер и каких-то еще датчиков и всякие другие следы поспешного усовершенствования – от свежеслепленных стенок с бойницами, которые вместе с железными решетками перекрывали в некоторых местах коридоры, до мебели в облагороженных казематах. Несколько раз приходилось по приказу сопровождающего высоко поднимать ноги, переступая через натянутые поперек коридора проволочины.

– Мины? – не очень умно спросил я.

– Сигнальные фейерверки. На случай несанкционированного передвижения.

– А, понял… Это уже запретная зона?

– Для посторонних – да. У американцев она была бы покрашена зеленой краской.

– А, полосой такой! – вспомнил я виденные всякие боевики.