Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов

– А что говорить… Любая власть – это насилие. Никак иначе не получается руководить публикой, обязательно насилие требуется. Считай любую власть бандитами – не ошибешься. Весь вопрос в том, кто эту власть поддерживает. Отсюда и власть бывает от вменяемой, которая живет по общепризнанным понятиям, их еще законами называют, до отмороженной на всю башню, для которой закон не писан вообще, кроме разве как левая нога захотела. Вменяемые публике обычно нравятся больше, их поддерживает большинство. Раз так, то публике власть оружие раздать может – оно публикой будет употреблено в поддержку власти. Ну и наоборот. Змиева с его архаровцами многие поддерживают. Так что вполне мысль ясная.

– Погоди, погоди. Это что же, ты военных бандитами считаешь?

Крокодил удивляется.

– А что такого? Военный – это в первую очередь убийца. Для того военные и нужны – убивать себе подобных. Вооруженные до зубов убийцы, специально обученные тому, как убивать правильно и с наибольшим успехом. Очень опасные поэтому, да еще и организованные. И что бы там ни болтали, во время войны морали нет и быть не может.

У меня возникает ощущение, что я сижу с открытым нараспашку ртом. Вот уж никак не подумал бы, что степенный и добропорядочный Крокодил такое скажет. Потом я вспоминаю, что он воевал много и успешно, вспоминаю, что в рукопашной резне заслужил свое аллигаторское прозвище, перегрызя зубами глотку ичкерийскому бандиту. Как я понял из других разговоров, убитых им всяко разно, не считая влезших на его мины, получается у Крокодила никак не меньше взвода. Куда уж опаснее. Но я-то с ним в дружеских отношениях и потому совершенно не опасаюсь, что он вцепится мне в глотку клыками, влепит по мне из спокойно лежащего у него на коленях «калаша» или начнет резать ножом этих детишек в песочнице. Наоборот, когда он рядом, мне спокойно, а мамкам детей спокойно за своих чад. Да и дитяти возятся совершенно безмятежно.

Видимо, что-то этакое отражается у меня на лице, и посмеивающийся сапер довольно замечает:

– Вот-вот, я об этом. Когда эти убийцы свои, все замечательно и прекрасно. И нужно, чтоб эти убийцы были умелые, опытные и лучшие. Вот когда чужие убийцы оказываются лучше, тогда печально. Ты ведь об этом подумал?

– Ну да. Но уж как-то ты очень резко так заявил. Немного в голове не укладывается, – признаюсь я.

– Кто б говорил. Ты же медик. А ваша братия куда уж мясники. Ни за что ни про что хороших людей иголками тычете, ножиками режете, горчичники лепите и еще и банки ставите. Да еще и глумитесь при этом всячески – пописай в бутылочку, покакай в майонезную баночку, словно снайпер-миллиметровщик какой-то.

– Ну брось, шутишь ведь. Банки, к слову, уже не ставим, пользы от них точно нету, только вред. У медиков жестокость оправданна, иначе-то не получается, опыт вековой.

– Так и у военных тоже. Вот простой тебе пример. Если сейчас на детскую площадку припрется зомбак, ты что будешь делать? – спрашивает сапер.

– Странный вопрос. Стрелять, конечно. Но это зомби, с ним-то все ясно. Он же иначе не остановится.

– А вражеский солдат что – остановится? Чем вражеский солдат отличается от зомби? Да только тем, что по сравнению с вражеским солдатом зомби и гуманист, и бессребреник. Ни издеваться не станет, ни глумиться, ни мародерить. А солдат врага – убийца и мразь, ничего более. Он же пришел к тебе демократию занести, то есть убить тебя и ограбить. И если ты его не уложишь, он уложит тебя и твоих друзей и близких. И трофеи прихомячит. Самая чушь последнего времени – дикое лицемерие общества. Все солдатам пытаются мозги засрать, мол, они гуманисты, несут демократию или там восстанавливают конституционный порядок. И тыры и пыры. У вояк потом крыша съезжает: как же, он принес демократию или там восстановил конституционный порядок, а его дружку не желающие восстановления конституционного порядка местные весельчаки кишки выпустили и поотрезали все, что можно, в ходе дли-и-и-инного развлечения. Потому пришлось долбать по этим весельчакам из всех стволов, а весельчаки как на грех окопались в деревне, потому посреди улицы после драки валяется порванная пополам взрывом баба. Солдат дуреет от такого расхождения басен и яви. Крыша едет. А это паршиво – обученный солдат дорого стоит.

– Ну это-то ты к чему ведешь?

– Да к тому, что римские легионеры не страдали такой дурью и им мозги не парили. Да и не только они. Все было проще и человечнее, что ли. Есть враг – либо враг сдается, либо его вырезают к чертям собачьим. И грабят побежденных. И все довольны, солдатам почет и прибыток. Так и надо. Дошло до войны – не обманывай себя рассказами, что пришел цветочки сажать и кошечек гладить. И все будет в норме. А сейчас наврут с три короба, потом удивляются – откуда у солдат нервные расстройства. Ах-ах!

– Погоди, но ведь те же немцы во Вторую мировую тоже свихивались. Я читал. Об этом многие пишут.

– Да? И что?

– Ну там вернувшиеся с фронта чудачили жестко, пулеметчики с ума сходили от того, что русские жидомонголы волнами лезли… – вспоминаю я многократно читанное и слышанное.