Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов - продолжение

Я опять удивляюсь - такие навыки вовсе не стыкуются с холеным видом этого странноватого доктора. Поднимаюсь тоже, откланиваюсь. Выходя из офиса, вздрагиваю. По темноватому коридору навстречу мне идет мой братец. Что он тут делает - не могу понять. Прет тяжеленный короб. Только когда подходит ближе, выдыхаю - нет. Этот парень мне не знаком. Хотя очень похож - и фигурой и волосами до плеч и овалом лица и даже очками. Но в отличие от моего братца - очень он какой-то аккуратный.

И почему-то кажется, что и пунктуальный и вот нету у него этого самого... ну что есть у моего братца. Не знаю, как назвать. Но вот если бы мой любимый братец попал на каторгу, и ему приковали бы к ноге чугунное ядро, то уже на следующий день братец бы ядро с цепью или бы потерял или бы сломал, не прикладывая к этому совершенно никаких усилий. Само бы получилось. В нашей семье уже к этому привыкли и особенно не удивлялись. Тем более что особо умелые свои подвиги братец благоразумно родителям не говорил. Только мне. И своим приятелям, которые те еще гмохи.

И думаю, что десятка два седых волосков он мне точно обеспечил, когда, например, беззаботно похохатывая, рассказывал об очередном выезде в район за Погостьем, где был у них на примете нетронутый немецкий блиндаж или дзот. Там под разваленным накатом и немцы остались, трое. И все их вооружение и снаряга. И вся бытовуха. Он действительно был как законсервирован.

С того самого момента, когда по нему оттоптался злым слоном танк. И, судя по всему добру, никак не меньше, чем КВ. Поломанные кости. Помятые треснувшие каски, погнутые винтовки и штыки, сплющенные фляги. Котелки и футляры от противогазов, словно попавшие под пресс. Раздавленные гранаты. Куча фаянсовых осколков в углу, причем мелких осколков, из которых удалось выбрать только кусочек тарелки с советскими пионерами, да донце кружки с эмблемой Люфтваффе. Битые в мелкие дрызги бутылки. Раскрошенная мебель, притащенная когда-то постояльцами из ближайшей деревни.

В общем, танкисты постарались от души. Ничерта из этого мусора толком взять не вышло. Тем более, что копать глубокий блиндаж в болотном месте было сложно, тут у немцев получались этакие бобровые хатки. Ну а танк, наехавший и покрутившийся по такому 'блокгаузу'... Слон в посудной лавке жалок в сравнении. Не блиндаж, а кофемолка. Обломившиеся копатели приуныли, а когда вернулись к палатке, то увидили, что да, это был не их день.

Поставили они палаточку, не слишком глядя по сторонам, потому не обратили внимания на гнилую здоровенную березу совсем рядом. Береза давно уже умерла стоя, и только и ждала ветерка посильнее, чтобы хрястнуться суковатым своим бревнищем в точности по диагонали палатки, просадив толстыми сучьями и саму палатку и спальники и коврики и шмотки.

И мне братец совершенно искренне веселясь, поведал, как они, эти балбесы, весь вечер и полночи рубили впившиеся в землю сучья и откатывали с палатки это дурное дерево, весившее никак не меньше, чем танк. Ему казалось забавным, что они могли там на болотине остаться, как те немцы. И хрен бы их кто нашел - места там глухие, мобилы не берут, народ по этим паскудным болотам не ходит, а лесорубы брезгуют рубить тамошнюю третьесортную древесину, дешевая она.

Меня, признаться, холодок пробрал от такого веселья, особенно когда братец, хлопая беспечно глазенками, сообщил, что он, в случае если бы деревце рухнуло попозже, ночью, отделался бы легче, чем остальные. И на мой вопрос пояснил, показывая свой дурно заштопанный спальник, где здоровенные дыры приходились как раз на уровне груди, посередке.

- Я бы и не проснулся - с долей хвастовства заявил он.

А мне страшно захотелось дать ему подзатыльник. Потому что я слишком хорошо представил, как бы это выглядело. Тем более, что никто из палатки, придавленной тяжеленным суковатым бревном, выбраться б не сумел. С перебитыми ногами, раздавленным тазом или пропоротым животом далеко не уползешь. А там до ближайшего жилья километров двадцать по бездорожью.

Братцу же все трын-трава, видимо ворожит кто обалдую. Тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо, но везет ему как утопленнику. Хотя нарывался он, как мог, например, поехав с той же самой искалеченной палаткой в самый комариный сезон, но, не потрудившись палатку зашить загодя, а наскоро залатав ее уже перед самым отъездом. Так залатал, что впору в такой палатке было жить Франкенштейну, или как там звали это дурно сшитое из кусков трупов чудовище. Вот и палатка так же смотрелась.

Недошитый Франкенштейн. Комары, естественно, через многия отверстия проникали в палатку невозбранно, и спать не давали. И мой многомудрый братец повесил против комаров специальную спираль, которая, тихо тлея, выдавала смертельный для кровососов аромат. Все обитатели этого походного жилья наконец-то радостно заснули. Комары - навсегда, а люди - на несколько часов. А когда люди проснулись, поняли, что ослепли и дышать не могут. Странный плотный туман был в палатке, хоть ножом режь.