Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов

Девчонка начинает плакать навзрыд, я не знаю что делать, а наш спутник судорожно роется в своей узорчатой торбе, откуда вытаскивает неожиданно длинную саблю, тускло блеснувшую злым сизым лезвием. Я вижу, что он в панике, но вроде на что—то решился. Потом, как—то воровато оглянувшись на нас, начинает глыкать что—то из бутыли почти черного стекла. Но я вижу, что толку от всего этого не будет – преследователей слишком много и они очень странные, эти преследователи. Впереди полным махом несутся две псины, жуткого вида и размером они такие, что Баскервильская собачонка на дерево бы забралась, встретившись с такими жутями. Они действительно страшны, грязные, драные какие—то, и даже на таком расстоянии пугают до икоты. Сразу за ними шустро бегут три мужика вида определенно военного, на их доспехах и лезвиях клинков много ржавчины. Но от этого приятнее они не становится. Последняя фигура издалека выглядит женской и не бежит, а стремительно плывет как девушки из ансамбля «Березка», притом не уступая в скорости ни собакам, ни воинам.

Наш спутник корчится на траве, потом затихает, стоя на коленях и уткнувшись седой головой в землю. Девчонка перемежает плач нервной икотой, а я, оцепенев, глупо таращусь на бегущих к нам. Теперь я вижу их лучше, чем раньше, но дорого бы дал, чтобы не видеть их вообще. Из всех них живой выглядит только последняя личность, ее кожа розова и в глубокий вырез роскошного платья упруго торчат мощные груди, только вот женское кукольное личико не красят порочные темные круги у глаз и мерзенькие жидкие усы, окаймляющие пурпурный рот. А остальные – живая дохлятина, мертвые собаки, перепачканные землей и кровью боевые псы и павшие вояки, поднятые то ли шестеркой… При чем тут шестерка? Эта девка с усами явно магичка… Некромантка? Почему с усами? Но морды у бегущих солдат покойницкие, навсегда искаженные последней агонией, бельма тухлых глаз и обвисшая восковая кожа. И они уже близко.

Наш мужичишко тем временем вроде пришел в себя, даже странно, теперь у него не трясутся руки и голова, он двумя пальцами лезет себе в рот, как я вижу это со спины, потом мажет слюной лезвие сабли и неожиданно легко вскакивает на ноги. Я не ожидал от кривоногого старикашки такой прыти. А он уже длинными, нечеловечески стремительными прыжками несется вниз по склону, непринужденно крутнувшись вокруг своей оси и придав этим своей сабле дополнительную скорость и мощь, пластает на лету прыгнувшего первого пса, отчего тот разваливается в воздухе на две половины вдоль – нижняя с ногами дрыгается в траве, верхняя, разматывая какие—то кишки, кувыркается по склону, пачкая веселую зеленую травку какой—то гнусной жижей, а седой походя смахивает саблей башку второй псине, которая, почему—то не обращая на него внимания, мчалась к нам. Без башки эта тварь смогла до нас добежать, двигаясь как механическая заведенная игрушка, только вот почему—то она забирала на бегу все левей и левей, промчалась совсем рядом с нами, отчего явно пахнуло псиной и мертвячиной, и в итоге свалилась вниз – я и не заметил раньше, что мы рядом с обрывом и далеко внизу вьется в серой дымке речка.

Старикашка уже бойко рубился с двумя вояками, третий на руках полз к нам, но куда как медленно. Самому старикашке совершенно не мешал уже торчащий из его спины засаженный по обух боевой топор, а его врагам совершенно не препятствовало махать клинками то, что у одного не стало руки, а второй остался без башки. Отсеченная рука отлетела прямо у меня на глазах, в воздух густо плеснуло чем—то темно—бурым, но на темп рубки это никак не повлияло. А когда кривоногий отвлекся на минутку, чтобы прибить ползущего, и я увидел нашего спутника в лицо, то совсем обалдел – у него было такое же мертвое лицо с бельмами, как и у его врагов. И двигались они все одинаково, даже не как нормальные, обычные зомби. И музыка играла в тему – раммштайновское что—то, вроде бы «фойер фрай». И разумеется, некромантка влепила в старикашку файерболом, от которого он увернулся и файер пропахал совсем рядом с девчонкой, которая от такого привета аж реветь перестала, черную горелую борозду, почему—то воняющую сгоревшим порохом.

Второй файербол свистнул совсем мимо, потому что старикан с развевающимися седыми патлами уже шустро мчался к некромантке и топор в его спине мотал восьмерки топорищем. За нашим спутником гнался тот, что без руки остался, а безголовый вояка топтался на месте и вертел в воздухе мечом вслепую, отчего его виртуозство выглядело глупо и комично, насколько это могло быть смешно в такой ситуации. Я точно видел, что девка с усами лихорадочно пряла и сворачивала из воздуха еще один огненный шар, потом метнула его в кривоногого, тот опять ловко увернулся, упав на землю и весь жар влепился в бежавшего за ним. Однорукий мертвец вспыхнул весь сразу, как сноп соломы и завертелся на месте, а с него сыпались какие—то куски кожаных доспехов и клочья тела.