Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов

Останавливаюсь, смотрю. В центре клеенки и впрямь стоят два хрустальных бокала на длинных ножках, один — повыше и покрупнее, другой поменьше и изящнее. Сначала мне кажется, что они покрыты тонким рисунком, но присев и приглядевшись, вижу, что это сеточка мелких белесых трещинок, от возраста. Дедок очень вовремя меня остановил — пить хорошее вино из стальных термокружек как—то нехорошо. А больше посуды у нас и нет, в общем, то, что осталось от хозяев прошлых пришлось выкинуть — потому как вся их посуда лежала слоем осколков на кухне, а частью и в прихожей. Не знаю, что уж там у них происходило, да и сами они куда делись.

— Ну, знаете, а с чего мне их покупать? Сейчас в городе такого добра навалом. Любого — спрашиваю я продающего, вертя в руке тот бокал, что повыше.

— А это не любые товары — немного волнуясь, говорит старичок.

— И чем же? (А бокал хорошо лег в руку. Удобно).

— Жена купила их в день нашей свадьбы. Свадьбы—то и не было конечно, сбегали в ЗАГС во время обеденного перерыва, расписались. И знаете, эти бокалы оказались счастливыми — нам все время везло, и тут я с женой согласен в том, что они нам принесли счастье.

— Хорошо счастье, если вам их приходится продавать — замечаю я словоохотливому собеседнику.

— Всему свое время. Было сначала селедка, водка да молодка. Потом кино, вино и домино. Увы, сейчас уже подошло к кефир, клистир и сортир. Кефир из бокалов не пьют. Но нам повезло, а то, что жена из квартиры захватила и бокалы, хотя более важные вещи пришлось бросить, тоже знаете многозначительно. Как вы считаете — есть у вещей аура? Ведь не зря же с мертвых вещи не снимают, чревато. Потому те бокалы, что в мертвом городе — они без ауры, причем в лучшем случае. А вот у этих — точно аура счастливой семейной жизни есть. Я вам ручаюсь — очень уверенно говорит старичок.

— И как проверим? — улыбаюсь я.

— Я здесь часто стою. Особенно когда погода хорошая. Много новостей. Польза тоже есть — то с тем познакомишься, то с этим. Представляете — удалось с внуком связаться. И у него все живы. (Старичок привычно понижает голос, говорит тихо, осторожно) Он у нас ракетчик, так представьте, в их городке сразу ввели карантин — и у них если кто умирает, то не восстает нежитью. Не заразились они, вот ведь как.

— Очень интересно. А где этот городок?

Старичок спохватывается, настораживается.

— Этого, извините, сказать не могу, это как понимаете не мой секрет.

Ну да, старая советская выучка.

— Ну, хоть далеко этот городок?

— Сейчас все далеко — мудро отзывается собеседник— Но и в старые времена добраться было очень сложно. И далеко и сложно.

— А узнали как?

— С молодым человеком разговорился. Он оказался из радиокоманды. Вот и проверил по своим каналам.

— И, небось, купил у вас счастливую вещь с аурой?

Старичок капельку смущается, потом отвечает:

— Да. Китайскую пепельницу, знаете такую с перегородчатой эмалью. И да, с аурой. Но не такой, как бокалы. Мне эта пепельница, пока я еще курил, помогала ночью работать. Пока она у меня на столе стояла — и спать не хотелось. Я специально это проверял, и без пепельницы меня тут же развозило, а с пепельницей — ни в одном глазу сна.

— Ладно, уговорили. Сколько стоит пара бокалов?

Старичок задумывается. Потом осторожно отвечает:

— Сами по себе старые хрустальные бокалы сейчас стоят ломаный грош в базарный день. Но это же не совсем просто старые бокалы. Будет ли для вас очень дорого, если я запрошу три метро?

Я немножко фигею. Три метро, или «жопа» как называют такую монету циники — или «корона», как прозвали ее нециники, по—иному смотрящие на сложнонарисованную цифру 3, выбитую хитроумным способом на Монетном Дворе — это чудовищно дорого для пары стекляшек. С другой стороны заработать себе на жизнь такому старичку непросто, так что это вполне может быть и такое завуалированное нищенство, как в разгромленной кайзеровской Германии инвалиды войны и дети формально продавали коробок спичек, но куда дороже его стоимости. На паек—то кефир не выделяется, а он еще и беженец явно, дедок этот. Кефир кстати нынче тоже чудовищно дорог, если уж на то пошло. Ладно, проверю я его на вшивость напоследок.

— Ну, получается, что счастье можно купить? — спрашиваю я.

— Ни в коем случае — быстро и уверенно отвечает старичок. — Ни за какие деньги счастье не купишь. Счастье — не кефир, не машина, не деньги. И я никак не продаю вам счастье. Счастье тут продавали молодые люди, и выглядело это счастье белым порошком, или комочками — они тут рядом отирались, я заметил. Патруль их забрал — и с концами, слыхал на Тотлебен поехали. Нет, я не продаю счастье.

— Тогда в чем же прелесть бокалов?

— Только в том, что они долго находились в счастливой семье и что по мнению моей жены они принесли нам удачу. Аура — сложно определить в двух словах, что это такое. Но у них она есть.