Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов

Когда нас учили, то стойко вдалбливали — множество болезней попадает через рот. Как говорила одна очень толковая и деликатная преподавательница — она человек была воспитанный — пациент скушал микробутерброд с чужим калом и потому мы пациента видим в нашем отделении. То есть человек кушает еду, куда попал малюсенький кусочек инфицированного чужого дерьма — и вуаля. Неважно, как выглядит кушанье, неважно, сколько оно стоит — если в нем наличествует маленький — микроскопический кусочек чужого зараженного говна, где словно десантники в чреве корабля в полной боевой готовности сидят возбудители болезни — все, заражение неминуемо.

В голову неожиданно приходит подходящая аналогия. Собственно ровно это самое — описано еще Гомером, когда в Трою затащили совершенно безвредного деревянного коня. А потом из этого «подарочка» ночью выбрались свирепые ахейцы, и Троя накрылась таким медным тазом, что если б ее не раскопал археолог Шлиман, то так бы легендой это и дальше считали. Так что компьютерный вирус, названный именно в честь павшей Трои и троянского коня «Трояном» точно так же заражает компьютеры, как инфицированное дерьмо — кишечники. Ну да подобный вид заражения не только в компьютерах или кишечниках бывает. Вон перед самой Бедой — сколько раз приходилось видеть чистейшую и незамутненную пропаганду еще производства доктора Геббельса. Ее точно так же примаскировывали наши истореги и подавали к столу. Так либералы разошлись, что практически все попользовали, что доктор Геббельс прописал — и про великих немецких героев, и про «трупами русские завалили» и про то, что в космос первым даже не Белка со Стрелкой летали, а неизвестный никому кроме исторегов немецкий штандартенфюрер — да и не перечислить все, в общем. Лично для меня — геббельсовская пропаганда — это инфицированное говно. И кусочки этого говна, заботливо маскируемые разными исторегами в своих высерах — иногда даже прилично выглядящих с первого взгляда, как ресторанный салат с гепатитным говнецом внутре — мне не нравятся, потому что несмотря на вкусный вид кушанья — оно опасно. Причем сильно, и не стоит эту каку тянуть в пасть. Так за размышлениями скоротав время, добираюсь до цели своего похода.

В больнице сталкиваюсь у входа с самой Валентиной Ивановной Кабановой. Вышла подышать свежим воздухом, держит на руках свою дочку и вид у них обеих цветущий и довольный. Как бывшему педиатру — приятно посмотреть на здоровых мамку с дитем. Но тут же убеждаюсь, что бывших педиатров не бывает, а социальное положение человека никуда не денешь — вместо моих расспросов о работе некролаборатории — Кабанова нетерпеливо отмахивается, обещая все растолковать чуть позже после экзамена — следуют ее расспросы, благо она отлично помнит, что я был педиатром. Сколько у мамки к врачу может быть вопросов? Правильно, очень много, особенно, если ребенок первый и знаний и навыков не хватает. Оба не успеваем заметить, как это происходит, как скатываемся в банальный разговор мамашки с врачом. Куда делась жесткая и властная Кабанова, не узнать просто.

Именно так и просекает ситуацию выскочившая покурить (в больнице курение строго запрещено, сразу секир башка будет, как отметил это Ильяс, равно так же строго запрещено курить «высунув губы на улицу», как называл такую манеру майор Брысь) медсестричка. Она тощая, чернявая и резкая, очень кичится своим званием и по—моему ей нравится ставить людей в неловкое положение. Ко мне она относится странновато — то ли виды какие лелеет, то ли еще что. Во всяком случае, она тут же громко и презрительно фыркает и выдает безотносительно как бы в воздух тираду об овуляшках, которые со своими сосунками врачу шагу ступить не дают. К моему удивлению, Кабанова отвечает непривычно мягко, этакая мамка— душка, просто лучится благостью и растекается добродушием.

— А вы милочка что ли из чайлдфри будете?

Я понимаю, что Валентина Ивановна подняла брошенную перчатку. Медсестричка тоже это видит и свысока отвечает: «Конечно! Вот еще огрызков плодить! Это занятие для тупых нищебродов, а я хочу жить по—человечески!»

— Ну да, конечно, — улыбается мило Кабанова — то—то в «Космополитене» было на эту тему исследование. Как на грех получилось, что нищетва — как раз чайлдфри и занимается. Всякий там офисный планктон.

— Вранье! — холодно парирует медсестричка: «Есть дети — нет процветания и богатства! Они все сжирают!»

— Конечно, конечно. Потому надо полагать у олигарха Абрамовича пятеро детей.

— Валяйте, убеждайте меня, что я тоже должна заводить этих опарышей! Вы — родилки только это и можете болтать! Я не собираюсь становится свиноматкой!

— Помилуйте, зачем же мне вас убеждать иметь детей. Я вовсе не собираюсь это делать. Наоборот — всемерно поддерживаю ваше решение. Вам категорически нельзя рожать! — заведующая некролабораторией по—прежнему просто лучится благостью и доброжелательностью.

— Это еще почему? — злится от неожиданного поворота в разговоре чернявая противница детей.