Мы из Кронштадта. Подотдел очистки коммунхоза

– Вот уж ты чешуи настриг. Никак не одинаковы. Заруби себе на носу – мы – хорошие, добрые, порядочные и всегда правы. А враги – сволочи и мерзавцы. Именно поэтому они нам и враги. И уж если они первые начали войну, первыми стали стрелять – все они виноваты во всем. Они нам ни разу не чета. И потому так и должно в голове стоять – мы – хорошие, они – плохие. Кто начинает это оспаривать – тот тоже враг. Только худший – его не подстрелишь и на мину не загонишь. Те, с кем ты перестреливался, в этом плане порядочнее получаются, своими шкурами отвечали. Вот когда ты у врага отбил охоту воевать и он скис и сдался – тогда можно его опять за людей считать. Потому после войны с ними можно пить водку. Как-никак – соседи.

– Больно уж детский подход получается.

– А дети – самые честные люди. Они потом только взрослеют, умнеют и становятся лживее и подлее. Ладно, спасибо, пособил отдежурить. Заходи, если что.

Крокодил встает, передает повязку хромоногому мужичку в футболке с залихватской надписью «Уж если маленьким не помер – большого хрен меня убьешь» и отправляется по своим делам. Меня сильно разморило от пива и солнышка, но дела и у меня есть, так что отдираю себя от лавки и иду домой.

Щенок самозабвенно дрыхнет, хотя пива и не пил. На кухне горестно сидит кот, печально смотрящий на сосиску в его миске. На его морде что-то среднее написано между оскорбленной невинностью и униженным благородством. Когда он переводит свой одинокий глаз на меня, мне становится стыдно. Тут же это чувство усиливается вдвое, потому что меня разбирает смех. Сосиска отвратительного химического розового цвета напоминает мне почему-то силиконовый фаллоимитатор. Причем унизительного убогого размера. И горе кота приобретает комический оттенок. «Машенька, что ты плачешь? Мальчишки противные, спрашивают: Машенька, хочешь вафельку. Я говорю: хочу, а они мне полон рот писек насовали».

Котяро чутко понимает, что я не настроен его потчевать. Окинув меня презрительным взглядом, шкандыбает к себе – под стол. Вот ведь артист – так хромает, словно у него вообще одна нога, а не три. Все еще хихикая, заваливаюсь к себе в комнату.

Тут же стучится соседка и заходит.

– Чай пить будешь?

– Тащи! – разрешаю я.

– Момент! – и она исчезает за дверью.

К слову принарядилась она, халатик какой-то такой, игривый, те самые туфли-лодочки. Откуда что берется, я как – то подсознательно ее такой не представлял.

Интересно, а куда она то самое офигительное платье дела?

Чай на подносе с симпатичной жостовской росписью свежий, крепкий. Интересно – с чего это такое обхождение?

– И о чем вы так с этим стариканом беседовали? – пускает пробный шар Надя.

– С каким стариканом? – удивляюсь я.

– Ну, этот вояка, за детьми который присматривал.

– Крокодил? Так он не сказать, чтоб старый. Седой, да. А так – о чем болтают мужики – о политике, разумеется.

– Вот уж не подумала бы. И что там с политикой?

Мне кажется, что моей собеседнице совершенно безразлично, о чем мы там трепались – она явно хочет что-то спросить, причем так ей это сделать охота, что попытки скрыть чес любопытства смешно смотрятся. Но раз спрашивает – чего ж не ответить.

– Да разговор шел о том, что вот все граждане будут иметь и носить оружие, да и о том, что военщина сейчас в руководстве полезна. Что-что, а пару вещей точно знает и самый тупой военный. Первое: взвод слабее полка, а дивизия слабее армии. Второе: чем у тебя больше подчиненных, тем красивее твои погоны, шире лампасы и слаще жизнь. Именно потому пока власть военных вполне себя оправдывает – они будут работать на собирание уцелевших. Ну а дальше видно будет. Вроде бы как Змиев собирается часть прав и еще больше обязанностей свалить на городского голову, как бы и выборы скоро будут, как только с критериями гражданственности разберутся.

Пока я размеренно и внушительно растолковываю эти жемчужины мудрости, Надя проявляет растущее нетерпение. Решаю, что не стоит перегибать палку и излишне морочить голову, затыкаю фонтан красноречия. Так и есть, дождавшись с явным нетерпением конца словес, медсестричка задает интересующий ее вопрос.

– Слушай, а откуда ты взял эти бокалы?

– А я тебе не скажу.

– Это почему же? – искренне удивляется она.

Ну да, нашла простофилю, сейчас я буду ей скучно рассказывать, что купил хрустальки у нищего старичка, алчущего упиться кефиром? Нет, это просто физически невозможно. Я же вижу, что ей сейчас нужно маленькое чудо, а не бухгалтерский отчет о расходах на мероприятие. Потому либо я плохо знаю женщин, либо без таинственности и романтичности не обойдешься. Хотя вообще-то женщины существа многозначные, зачастую черт их и то не поймет, да и практичность у них стержнем натуры стоит, ан все равно – никак без романтичности не обойдешься.