— А что в итоге? — осведомился мент, уже по-другому разглядывая старинное ружье.
— В итоге русские на Бомарзунд вернулись через месяц — союзники откровенно побоялись пользовать гавань для базирования — дескать замерзнет зимой море, по льду придут казаки и всех зарежут — зря к слову смеетесь, именно так джентльмены и записали в анналы, шведы в войну после этого решили точно не вступать, а потери и невиданный расход боеприпасов поставил крест на любом плане штурма Свеаборга или тем более Кронштадта. Обстреляли Або, попытались высадить несколько десантов, но все вяло и неуспешно. Зато Барагэ д" Илье дали за взятие крепости маршала, улицу в Париже назвали Бомарзунд, адмиралу Непиру устроили головомойку, а когда он пригрозил выставить на всеобщее обозрение кучу грязного белья своего руководства, дали орден Бани, чтоб заткнулся. Орден он не принял, скандал все же устроил, но это другая история.
Помолчав, Павел Александрович добавляет:
— Интереснейший пласт истории. Совершенно незаслуженно забытый, а там много и фантастического и курьезного и серьезного. И трагикомического тоже — адмирал Прайс, который руководил англо-франкской экспедицией по захвату порта Петропавловска на Камчатке взял и застрелился, посмотрев на оборону городка. Вот так. При своих офицерах. Ему-то американские китобои рассказали, что обороны нет вообще, а оказалось даже артиллерия имеется. Впрочем, береговые батареи англо-франкам сбить удалось, хотя и солоно им пришлось, но на десантах погорели вовсе — дважды высаживали и дважды десант громили с тяжелыми для десантеров потерями. Аж полковой флаг обронили в ходе драки. Отступили с позором. Хотя по живой силе превосходили более, чем вдвое, а по артиллерии и того больше. Даже учитывая то, что в гавань успели придти бригантина «Двина» и фрегат «Аврора». Там они встали так, чтобы держать вход в гавань под стрельбу правым бортом, а все орудия с другого борта пошли в усиление сухопутной обороны.
— Странно, при таком превосходстве в силах… — задумчиво выговаривает Енот.
— В немалой степени успех был в том, что десантников атаковали с разных сторон, пользуясь знанием местности и навязывая штыковой бой в кустарнике. Опять же потери офицерского состава в десанте — сужу по тому, что в наших трофеях оказалось восемь офицерских сабель — должны было сказаться на управляемости. Очевидно, что наши начали с отстрела командного состава.
— А ну разве что так — кивает Енот — и что дальше?
— Дальше англо-франки заявились снова. Получили усиление и вернулись уже точно с абсолютным превосходством в силах, хотя и до того гарнизон Петропавловска не блистал многолюдством. Но оказалось, что за прошедшее время петропавловцы успели и отрапортовать о победе императору, представляете расстояния для курьера, да, и получить высочайшие указания — эвакуировать гражданское население города, дабы не подвергать его опасности. И эвакуировали. При этом смогли сделать порт и городок непригодным для использования оккупантами, например сняв ключевые детали с домов и портовых сооружений, частью разобрав их — замечает Павел Александрович.
— Ну с портом спрашивать не буду, все равно не пойму, а что за ключевые детали домов? — уточняю я.
— Элементарно, Ватсон — ливановским голосом заявляет Енот — двери да окна снять, да фурнитуру от печек. И все, не позимуешь.
— Именно — кивает, улыбнувшись музейщик — после жители вернулись в Петропавловск, притащили припрятанные вещички и стали жить-поживать. А коалиции обломилось иметь постоянно действующую оперативную базу на Камчатке. Без базы-то тускло, потому планы на рейдерство остались на бумаге. Отрейдерили всего пару русских судов.
— Войну все же продули! — отмечает мент. Потом, подумав, совершенно неожиданно заявляет:
— Надо в трофеи холодное оружие добавить! Вот офицерских бы сабель… Штук восемь — очень бы смотрелось.
И, явно загоревшись идеей, начинает связываться по рации со своими, которые как-то к этой идее относятся прохладно. Ну да, где тут в Ропше красивый холодняк найдешь. Не топоры же класть.
— Войну продули в первую очередь дипломатически. Еще до ее начала. Позволив Европе объединиться. Но, с другой стороны, никак иначе быть и не могло — задумчиво выговаривает Павел Александрович.
— С чего бы такой фатализм? — удивляюсь я.
— От самодержавия. Монархи нередко были идеалистами. Это их и губило.
— Да прям! — не выдерживает Енот.
— А представьте себе. Они же Помазанники Божьи! Проявление Божественной Воли. Каждое их слово — Высший Закон. И еще они Пастыри, обязаны соблюдать массу условностей и обязанностей, как же. Причем не писаных ими, а тык скыть Богом прописанных. Опять же дурацкие понятия рыцарской чести и просто чести, что четко видно в поведении российских императоров — даже до Николая Второго включительно.
— Ну это уже чушь — не выдерживаю я.