Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза (Часть 2)

Мне много раз приходилось менять рожки, но у меня никогда так не тряслись руки, поэтому я трачу невиданно много времени на то, чтоб воткнуть рожок в автомат. Передернуть затвор и мельком порадоваться, что никто из моих приятелей не видел всей этой безобразной сцены… и уж тем более я не собираюсь никому рассказывать про всю эту мутоту… Вообще никому…

— Доложи обстановку! — неожиданно доносится из гарнитуры.

— Я живой — отвечаю я первое, что пришло на ум.

— Это самое главное — довольно дружелюбно говорит голос в гарнитуре.

— Ну а то — отвечаю я, чувствуя, что только что разгрузил десяток жеезнодорожных составов с люминием. Нет, даже пожалуй — с чугунием. Точно — с чугунием!

— А перестрелка?

— Ну, тут было три человека. Двух подстрелил, одну в чулане запер. И вроде еще в комнате сколько-то зомбей есть. Тех не трогал…

— Контроль?

Ну да. Я знаю, что надо проверить — что там с теми, по кому я лупил. Но мне так неохота вылезать из-за тумбочки… не, умом я понимаю, что тумбочка эта никакая не защита, но я тут прижился. Я вполне готов дальше жить тут — за тумбочкой. Мне тут нравится. И я, стараясь не высовываться, долбаю парой очередей — по парню и по молодухе за столом. С парнем проще — я его вижу, то, как он мертво дергается под пулями убеждает в том, что он — готов. Молодуху я не вижу. Все, надо вылезать на простор комнаты.

К моему глубочайшему удовлетворению, деваха тоже готова. Хотя я наделал в столешнице дырок, а попала в молодуху всего одна пуля — в щеку. Даже не сказать — была покойница красивой или нет — лицо перекошено ударом пули и залито густо кровищей. Руки холеные, все пальцы в перстнях и даже на мой непосвященный взгляд — дорогущие это перстни. Парень тоже готов, броник ему не помог, лежал-то он ко мне головой. Вот ему и прилетело так, что вышибло мозги из башки. Вообще положено блевать после такого, но на меня вид раскрошенной головы не действует никак. Я слишком устал и мне наплевать. Да и вид привычный уже.

— Порядок. Чисто — говорю я в гарнитуру и как столетний старикан тяжело опускаюсь на тумбочку. Заднице неудобно — одна из молодухиных пуль попала в тумбочку, продырявив ее знатно, вокруг дырки торчат тонкие щепочки-занозы…. Ладно, чуть-чуть отдохну, занозы черт с ними, главное не ерзать.

— Прикрой! Иду к тебе! — говорит гарнитура.

Меньше всего мне хочется шевелиться, но я все же шевелюсь. Сначала я открываю парадную дверь, старательно проверив в меру своего понимания нет ли на ней каких поганых сюрпризов. Потом выхожу на дворик. Опять в нос шибает запахом трупца. Когда обнаруживаю источник — только удивленно лупаю глазами и глупо ухмыляюсь. Иду встречать калеку. К моему удивлению напарник не верхом двигает, а прет на четвереньках. И волочит с собой пулемет. Я вовремя успеваю заткнуться и не спрашиваю, почему он не на лошадке. Ясно, что с колен на кобылу не вскочишь.

— Надо же, а я думал, что врут — говорит удивленно напарник, увидев распятого на калитке дохлого кота. От него и воняло.

— Что врут? — тупо спрашиваю я, старательно озирая пространство перед собой.

— Про котов — отвечает инвалид.

Можно подумать, что я после этого ответа что-то понял.

Но вот его предложние идти в дом я понимаю отлично и мы с радостью запираемся в коттедже. А потом я все же заставляю себя еще раз вылезти — и возвращаюсь с лошадью.

Почему-то мне неловко бросать ее там. Вроде как привык. Своя вроде скотина уже.

А может то, что гараж пустой, а скотинка все же уже проявила себя как достойное транспортное средство. Опять же идет послушно, не рыпается. Скормил ей остатки мокрого хлеба. И поставил во дворе, у сарая. Не к крокодилу же ее загонять…

Инвалид уже забрался на второй этаж, я нашел его в комнате, где мы такую дурацкую перестрелку устроили.

— Экую тарантиновщину родригесовскую вы тут устроили… никакому Гаю Ричи не снилось — искренне сказал свое резюме калека.

И я вынужден был с ним согласиться.

— Та комната не проверялась? — кивает калека на дверь, откуда выскочила под огонь молодуха.

— Нет, я сразу за тобой пошел.

Инвалид морщится. Потом с преувеличенной вежливостью говорит намекающе:

— Вас не затруднит все же проверить то помещение, я, к моему сожалению, могу вас только подстраховать, так что не будете ли вы так любезны?

Язвит, гад. Ну да, мне говорили не раз — непроверенные помещения за спиной не оставлять. Можно подумать, что у меня времени было полно, я ж его и прикрывал. А он еще, видишь, разводит тут петербургскую пресловутую вежливость. Я иду к двери, аккуратно открываю ее и своим приборчиком бегло осматриваю. Людей нет. В голове проносится вдруг как мы могли бы с ним именно по-интеллигентски общаться:

— Знаете… вот я все же, простите за навязчивость, хотел бы высказаться…

— Да-да, я Вас внимательнейшим образом слушаю!

— Понимаете ли… не хочу показаться грубым… но Ваше поведение… оно меня ввергает в некоторую растерянность и дискомфорт… Вы уж простите, что я так вот, прямолинейно…

— Что Вы, что Вы, голубчик! О чем речь… ох, простите, одну секунду — там морф… буквально — пару коротких очередей…

— Да-да, конечно! Вам помочь?