Мы — из Солнечной системы

— Лада слушает,— пропищала она.

— Извини, девочка, ошибка. Твой номер 16-28?

— Я попрошу другой номер,— ответила она, надув губы.— Всё время вызывают ту Ладу. Нет, я не знаю её позывных. До свидания.

Уехала! Ничего не сказала Гхору! Ничего не объяснила друзьям! Сменила даже позывные! К чему ей так хотелось спрятаться?

Остался последний шанс. Ким позвонил Тифею. Старик обрадовался, заулыбался.

— А ты не знаешь, где моя дочка? — спросил он.

Глава 23. Исчадие атомов

Кадры из памяти Кима.

Та же лаборатория. За окнами Ока, песчаные косы. Ребятишки, вздымая брызги, носятся по мелководью.

Чьи-то мягкие руки ложатся на глаза.

— Угадай, кто!

Сердце ёкает. Лада! Нет, Лада так простецки не держится.

— Нинка!

Ну, конечно, это Нина Нгакуру, весёлая, загорелая дочерна, цветом почти сравнявшаяся с Томом. И Том тут же, стоит рядом, сверкая зубами и белками глаз. И ещё двое подростков с ними, губастые, курчавые, похожие, как два сапога.

— А это чьи! Не ваши же!

— Ну что ты. Ким, считать разучился совсем! Мы же только два года женаты. Это племянники Тома.

Как и всякое изобретение, от каких-то трудов ратомика избавила и каких-то трудов прибавила. Тётя Флора не осталась надолго без дела. Появилась ратозапись, понадобились пластинки с записью кушаний — кушанья изготовляли опытные повара… и снова тётя Флора пекла свои пирожки с луком, перцем, печёнкой, с яблоками и бананами, с джемом, ромом и гленом, с терпким фортиботтлом. Только раньше тётя Флора ставила тарелки на прилавок, а сейчас в ратоматор. Остальное делалось автоматически: что-то внутри гудело, как-то отпечатывалось в громоздкой кассете, кассета сама собой переезжала к соседнему ратоматору для пробы, и в нём каким-то образом оказывались тёти Флорины пирожки.

И если они были такими же поджаристыми, горячими и аппетитными, значит, запись удалась, можно катить кассету на склад.

И ещё одно новшество: прежде тётя Флора получала оценку сразу же. Довольные потребители говорили: «Ну-ка, мать, поджарь ещё пяток». Сейчас это формулировалось иначе: «Уважаемый директор, просим вас прислать полный каталог изделий кулинарного мастера Нгакуру». Так тётя Флора узнавала, что её пирожки пришлись по вкусу в дальних лесных посёлках, на уединённых островах и на айсбергах — там, куда не дотянулся ещё кабель всеобщего ратоснабжения. Приятно знать, что твоё угощение пришлось по вкусу в такой обширной округе. Тётя Флора очень гордилась новой работой, неустанно рассказывала о ней дочерям, приятельницам и соседкам, а Феникса, любимого внука, брала с собой на ратокухню (что, по правде сказать, не разрешалось), даже позволяла ему ставить пироги в ратоматор и снимать пробу с копий.

Фениксу только что исполнилось двенадцать. Он был в том трудном возрасте, когда мальчишка считает себя взрослым и самыми детскими способами, с постоянной опасностью для своих ног, рук и головы неустанно доказывает, что он взрослый. Феникс доказывал тоже и особенно рьяно своей однокласснице Норме — миловидной девочке с косичками над ушами, сложенными в узелки наподобие бараньих рожек.

Норма, однако, на Феникса смотрела свысока, называла его малюткой (он был моложе её на два месяца) и предпочитала есть мороженое в обществе четырнадцатилетнего юноши, по имени Голиаф, тощего, длинноногого, длиннорукого и непомерно лопоухого.

Бедный Феникс терпел поражение по десять раз на дню. Голиаф был выше на целую голову, прыгал на полметра дальше, побеждал в боксе и в беге, и у него уже были иисуски, а Фениксу ещё не «подарили эфира». И десять раз на дню, доказав своё превосходство, Голиаф говорил высокомерно:

— Слабо тебе, братец!

Но вот сто раз поверженный получает возможность похвалиться, заявить победителю, подбоченясь: «А я запросто хожу в Дом ратозаписи. Мне позволяют пироги записывать!»

А Голиафа даже и близко не подпускают. Он жалкий потребитель, его удел — кнопки нажимать, получать приготовленное взрослыми, такими, как Феникс.

— Врёшь,— говорит озадаченный Голиаф.

— Не.

— Слабо доказать.

— Докажу.

И в борьбе с ненавистным «слабо» Феникс берет на себя героическое обязательство: сделать запись любой вещи на выбор в присутствии Голиафа и Нормы.