Мы — из солнечной системы (Художник И.М. Андрианов)

Ковров. И третья ваша ошибка, Ота, в том, что вы считаете людей лентяями. Тоже не новая ошибка, многовековая. Перечитайте историю двадцатого века, вы с удивлением узнаете, что, совсем незадолго до введения бесплатной пищи в первых коммунистических странах, раздавались голоса: «Караул, сытые люди взбесятся от лени! Караул, человечество выродится, если исчезнет голод и жестокая борьба за существование!» И знаете, кто Причал, чьи это были голоса? Сторонников неравенства, сторонников привилегий, капиталистов. Как это случилось, Ота, что вы повторяете доводы капиталистов? Я отвечу сам: это оттого, что и вы, и они — против движения вперед, за бег на месте. На самом деле другие люди не ленивее вас, Ота. Всем, как и вам, противно лежать на кушетке. Нормальный человек ищет деятельность и находит. Мои товарищи перечисляли вам оставшиеся сферы деятельности: воспитание детей, строительство, жилье, транспорт, связь, медицина, спорт, искусство… И еще я хочу добавить — удовлетворение любознательности, познание природы.

Гхор. В научных исследованиях возможности ратомики безграничны. Но требуется целый доклад, чтобы только перечислить направления.

Ковров. Вот видите. И наша вина, что мы не предвидели новых задач, не успели подготовить к творчеству всех людей без исключения.

Ота. Ну вот, вы и сами признали: вместо того чтобы облегчить жизнь, ратомика затрудняет ее. Все вынуждены идти в науку. А хотят ли? Еще спросить надо.

Ковров. Я поддерживаю. Давайте спросим…

И к очередной бюджетной книге был приложен протокол бурного спора о последствиях ратомики с таким заключением!

«Прежде чем распределять бюджетное время, ответьте на такой вопрос: «Что вы предпочитаете:

1) вводить радиоснабжение и преодолевать новые трудности, меняя, если понадобится, прежнюю профессию на творческую, или 2) избегая новых трудностей, ограничить радиоснабжение, сохранить прежний порядок жизни и прежнее производство пищи, одежды и мелких предметов — физически более тяжелое, но привычное, не заставляющее переучиваться?»

На домашних экранах везде: в бамбуковых домах юга и в пенобетонных севера — вновь и вновь спорили Ота, Гхор и Ксан Ковров. Под сенью бананов, берез или бамбука хмурились черные, белые и желтые лбы, пальцы выписывали «за», «против», «с одной стороны», «с другой стороны». Иные решали сплеча, некоторые часами перекладывали купоны с секундами из пачки в пачку.

Потом связки Зеленых книжек плыли, летели и ехали в Вычислительный центр Чикаго, мигали цветные глазки, метались электроны в полупроводниковых тупиках, телетайпы исписывали цифрами километры лент. Наконец уже в конце ноября на очередном заседании Совета Планеты был объявлен итог:

За радиоснабжение — 92,7%.

За ограничение — 3,5%.

Воздержались, внесли другие предложения, оговорки — 3,8%.

— Спор решен, — сказал Ковров сдержанно, — человечество не любит стоять на месте.

Торжествующий Гхор не был столь деликатен.

— Вам придется сделать харакири, Ота, — сказал он с усмешкой. — Кажется, так поступали ваши доблестные предки.

Ота поклонился со скорбным лицом.

— Я сделаю харакири политическое. Очевидно, я не понимаю нужд и стремлений человека. Следовательно, не могу, не имею права занимать место в Совете Планеты. Прошу принять мою отставку.

— Напрасно, Ота! — крикнул ему Мак-Кей. — Не падайте духом! Люди ошибаются, даже большинство может ошибаться. Нас еще позовут на помощь.

— Лично я, — возразил Ота, — собираюсь сажать хризантемы.

ГЛАВА 15. УЖЕ НЕ СТУДЕНТЫ

Кадры из памяти Кима.

Пять сосредоточенных лиц на пяти наклонных экранах. В просторной комнате Ким один. И он с упреком смотрит на приборную доску машины ДБ (диагностика болезней).

Идет государственный экзамен.

Машине задана болезнь, уже пятая. Машина описывает симптомы, отвечает на анализы и вопросы Кима, принимает предписания, выдает результат: симптомы, самочувствие и анализы через день лечения.

Диагноз Ким поставил как будто бы правильно — нарушение обмена веществ. Прописал вливание полигормонов, диету. А машина печатает: «Хуже». И полчаса, и час бьется с ней Ким, меняет режим и предписания, а машина свое твердит: «Хуже».

И вдруг приходит в голову:

— A ну-ка, еще одна проба!

Конечно, так оно и есть.