Мы — из солнечной системы (Художник И.М. Андрианов)

Столкновения бывали у них и на общеинститутских совещаниях. Ким считал своим долгом напоминать о заслугах Альбани, добивался, чтобы на главной площади был поставлен памятник погибшим, чтобы на памятнике была надпись: «Творцам ратозаписи». И были бы лепные фигуры ратогенетических зверей, ратокибернетических хирургов, моста из ратостали, ратополированной дороги и прочих новшеств. Гхор поддержал предложение о памятнике (Киму показалось, что он поморщился), но возражал против центральной площади, против скульптурных фигур и против слов «Творцам ратозаписи».

— Мы уважаем память погибших, — сказал он. — Но будем справедливы к живым нашим товарищам. Новые ратонауки созданы общим трудом. Вы предлагали памятник Альбани — пусть будет памятник Альбани, но, если вы предпочитаете монумент в честь успехов ратомики, давайте устроим музей ратомики и в нем поставим фигуру Альбани на одном из пьедесталов.

Все это было сказано спокойно, с достоинством и превосходством. Ким почувствовал свою неправоту и обиделся еще больше на Гхора. Даже крикнул в запальчивости: «А какой пьедестал вы отведете себе?» И вызвал всеобщее неодобрение, его заставили извиняться.

— Уехать бы скорее от безнадежной любви! — твердил себе Ким. От безнадежной? Нет, честно говоря, он надеялся. «Не тот человек Гхор, — думал он. — Не даст он Ладе счастья. Она разочаруется со временем». И Ким рисовал себе, как Лада придет к нему несчастная, пристыженная, растерянная, придет за помощью и поддержкой. Сам себе не признаваясь, при встречах он искал тень усталости в ее глазах. А позже, когда Лада исчезла из виду, искал раздражение и недовольство в глазах Гхора.

Примерно через полгода после возвращения с Луны Киму начало казаться, что и Гхор присматривается к нему. И даже будто бы медлит в конце приема, словно хочет сказать что-то неслужебное. Так повторялось два-три раза. А на четвертый раз уже вставая из-за стола, Гхор выдавил с трудом:

— Передайте вашей приятельнице… пусть приходит за своими платьями. Я не буду ее уговаривать и удерживать, обещаю. Просто я меняю квартиру, не знаю, что делать с тряпками и тетрадками.

Голос его был грустен, но спокойно деловит. А Ким так и присел у порога.

— Где Лада? Она исчезла? Вы уверены, что не было несчастья?

Гхор посмотрел на него недоверчиво.

— Я полагал, что вам известно, где Лада. Это было бы естественно. В любви молодость всегда побеждает. Но очевидно Лада еще хуже, чем я думал. Вот она вечная тяга к чему-то необыкновенному. Не держитесь за голову, молодой человек. Несчастного случая не было. Лада прислала краткую фонограмму: «Не ищи. Не расспрашивай. В свое время расскажу все».

Выйдя из кабинета Гхора, Ким сделал то, что не позволял себе уже три месяца: включил браслет, набрал привычные позывные: «Лада 16-28». Через секунду мутный экранчик осветился, потом в него вписалось круглое личико щекастой девчонки с косичками.

— Лада слушает, — пропищала она.

— Извини, девочка, ошибка. Твой номер 16-28?

— Я попрошу другой номер, — ответила она, надув губы. — Все время вызывают ту Ладу. Нет, я не знаю ее позывных. До свидания.

Уехала! Ничего не сказала Гхору! Ничего не объяснила друзьям! Сменила даже позывные! К чему ей так хотелось спрятаться?

Остался последний шанс. Ким позвонил Тифею. Старик обрадовался, заулыбался.

— А ты не знаешь, где моя дочка? — спросил он.

ГЛАВА 23. ИСЧАДИЕ АТОМОВ

Кадры из памяти Кима.

Та же лаборатория. За окнами Ока, песчаные косы. Ребятишки, вздымая брызги, носятся по мелководью.

Чьи-то мягкие руки ложатся на глаза.

— Угадай, кто!

Сердце екает. Лада! Нет, Лада так простецки не держится.

— Нинка!

Ну, конечно, это Нина Нгакуру, веселая, загорелая дочерна, цветом почти сравнявшаяся с Томом. И Том тут же, стоит рядом, сверкая зубами и белками глаз. И еще двое подростков с ними, губастые, курчавые, похожие, как два сапога.

— А это чьи! Не ваши же!

— Ну что ты. Ким, считать разучился совсем! Мы же только два года женаты. Это племянники Тома.