Мы — из Солнечной системы

Пещера, в которой они находились, была помечена красным кружком на карте; от нее тянулись линии со стрелками в Россию, Китай, Индию, Париж и Берлин — почти ко всем столицам мира. Возле стрелок стояли цифры — расстояния в километрах.

— Как ты думаешь, Грицевич, можно было стрелять так далеко?

— Ракетами, да. Ракеты уже были.

— Видимо, они и собирались стрелять. Убийцы!

Петруничев сердито толкнул карту, и вдруг, отломившись, она со звоном упала. Открылась дверь. Оказывается, карта прикрывала вход в заднее помещение.

Два голубых лучика, один красный осветили морозную мглу.

Столы с какими-то банками, пузатыми сосудами и тонкими высокими стаканчиками. Изогнутые трубки, подставки, горелки. Отдаленно это напоминало лабораторию, где делаются анализы крови. Все банки разбросаны, разбиты, как будто даже раздавлены нарочно.

— Всюду бьющееся стекло, — сказала Лада. — До чего же трудно было работать тогда! Эти штуки все разлетались вдребезги, как льдинки. Ни разу их уронить нельзя было.

Она нагнулась, чтобы подобрать осколок трубочки, но в этот момент Петруничев зарычал свирепо:

— Не прикасаться, не трогать! Прочь отсюда! Прочь, я говорю! Скорей!

Он толкал студентов к выходу, загораживая что-то лежащее в углу. И Ким не сразу осознал схваченное беглым взглядом: неживую голову в странной шапке с каким-то Приспособлением на лбу, пряди седых волос и выбеленную изморозью гладкую кожу. Седина и гладкая кожа — знакомые симптомы заразной старости.

— Прочь отсюда!

Ускоряя шаг, бежали они по коридору, цветные лучи скользили по мохнатым наростам инея. Опрометью выскочили наружу. Так приятно было выбраться из каменной могилы, увидеть солнце, снег, источенный каплями…

Только после тройной дезинфекции — лучевой, огненной и химической, только после анализа, показавшего, что на халатах нет ни одного микроба, Петруничев разрешил наконец приблизиться Севе, Нине и Тому.

— Что мы видели, товарищи? — сказал он тоном лектора. — Мы видели стойбище преступников второго тысячелетия. Они хотели угрожать всему миру, нацелили ракеты на большие города и заготовили страшное оружие — палочку геронтита скоротечного. Беспредельна была их злоба, но техническая мысль убога. Планы свои они прятали в железные ящики с секретным замком, а смерть держали в баночках из бьющегося стекла. И одна баночка разбилась, кто-то заразился и заразил всех других. А самый последний в бессильной злобе стулом перебил все банки. Может быть, надеялся весь мир заразить, взять с собой в могилу.

— Ой, даже понять нельзя. Шизофреники какие-то, — вздохнула Нина.

Том сказал:

— В древности была пословица «Поднявший меч от меча и погибнет».

— Значит, не зря мы сюда прилетели, — заметил Ким. — Мы на верном пути. Болезнь действительно пришла отсюда.

И тут Петруничев грустно покачал головой:

— Да, мы правы, к сожалению. Теперь я понимаю, почему профессор сказал вам: «Грустно, если вы правы». Видимо, он догадывался, что мы найдем здесь. Природа не сумела бы создать такую изощренную инфекцию. Микроб геронтита изобретен преступным человеческим умом, и нет у него тут естественных врагов или пригодных для прививок родственников. Увы, лекарства тут нет. Мы лишь поняли яснее, как велика опасность, угрожающая человечеству… всему человечеству, друзья.

Глава 9. Девочки исключаются

Кадры из памяти Кима.

Свернутая в трубочку бумажка. Волнуясь, Ким разворачивает ее непокорными пальцами.

Он хочет подавить волнение, хочет не выдать волнение, боится, что не сумеет победить себя.

Крест!

Корявый, неровный, с утолщением на правом конце. Перо зацепилось за бумагу.

И корявый крест этот отделяет Кима от товарищей, от всех людей на свете. Они — по ту сторону креста. Ким ловит взгляды, сочувственно-отчужденные. Голоса звучат глуше, людские фигуры кажутся мельче. Все заслоняет крест.

Что же делать теперь?

Оставаться тут, ломать ящики с секретными замками, переводить на современный язык тайные планы преступников? Даст это что-либо для изучения геронтита, или самое важное уже выяснено: микроб выведен искусственно, этим и объясняется изощренная вредоносность болезни?

Весь вечер Петруничев и Ким пытались связаться с Дар-Мааром. Но радио не хотело подчиниться. Передатчик безумствовал: свистел, ревел, мяукал, выл на разные голоса, но произносить членораздельные слова отказывался. Опять в эфире бушевала магнитная буря.

В январе в Антарктиде лето, время белых ночей.

Солнце медленно, нехотя спускалось с небосвода, расцвечивая апельсиновым и малиновым облака и снега, под горизонт ушло уже в одиннадцать вечера. Наступили мерцающие сумерки — не свет и не тьма. Все стало неопределенным, предметы потеряли тени, скалы стали превращаться в зверей и воинов, близкое путалось с далеким, большое с малым.

Около полуночи Петруничев отодвинул передатчик.

— Бесполезно, — сказал он. — Эти магнитные вопли не перекричишь еще три дня. Быстрее слетать в Африку. Завтра отправимся. Спать, Ким, спать!

Девушки спали в глайсере. Том с Севой — в палатке.

Ким взял свой спальный мешок, зевая во весь рот…