Мы карелы

Оказалось, что главнокомандующий может проповедовать не хуже самого Левонена.

Какой-то старикашка внимательно слушал речь Таккинена, пытаясь вникнуть в смысл витиеватых фраз, и потом шепотом спросил у Васселея:

— И не расслышал. Где же эта гора Синайская находится? Далеко, говоришь? А в какую же это землю Кананскую нас, горемычных, поведут? Уж не под Каяни ли эта земля находится?

— Чуть подальше, — улыбнулся Васселей. — Ты слушай. Куда поведут, туда и пойдешь.

— А-а! А что он там про гору Синай еще говорил? Неужто синайцы без нас не обойдутся?

— Карелы должны всем помогать, — отшутился Васселей.

— Под защитой нашего оружия карелы могут свободно обратиться с молитвой к господу богу, — говорил Таккинен. — Большевики глумятся над верой и служителями культа, они убивают священников…

Васселей усмехнулся. Ему только что рассказали, как киймасярвский поп один справился с пятью вооруженными красноармейцами. «Чего же они его не убили?»

— …Под защитой нашего оружия вы услышите слово божие из уст своего земляка-карела. В этот великий час едины и согласны обе веры — и православная, и лютеранская, ибо господь бог един и всемогущ… Прошу вас, отец.

Киймасярвский поп прочистил горло и… у батюшки, оказался такой голосище, что посуда на воронце зазвенела, а лица слушателей, вместо того чтобы принять благочестивое и богобоязненное выражение, скривились от едва сдерживаемого смеха. Батюшка обладал таким басом, что впору было уши затыкать. Таккинен взглянул на задребезжавшее окно. Вид у него был испуганный: уж не подумал ли он, что красные услышат этот громкий бас и поднимут тревогу?

Со стороны озера к дому Ехронена подходили люди. Но их не надо было бояться: это были запоздалые представители из дальних волостей. В избе стало так тесно, что пришлось выпроводить любопытных, чтобы освободить место для делегатов.

Заняв место за столом, Таккинен вглядывался во вновь прибывших, нет ли среди них чужих, нежеланных людей.

— Братья карелы! Мы собрались здесь… Да, если никто не против, я будут вести собрание. В ваших сердцах горит пламя святой борьбы… Настало время взяться за оружие и говорить на языке огня и свинца.

Таккинен говорил рассеянно. Его тревожила мысль о том, что красные наверняка заметили такое большое скопление людей. Если придется принять бой, то на этом острове можно оказаться в ловушке.

— Я предлагаю: пусть представители волостей сделают краткие сообщения о положении на местах и о степени боевой готовности своей деревни…

Первым слово взял Маркке:

— Народ Северной Карелии единодушно решил…

«Ого! Размахнулся Маркке, — подумал Васселей. — Будто он один из Северной Карелии…»

— Ясно! — прервал Таккинен. — Обстановка в Совтуниеми? Степень вашей готовности?

— Мы больше чем готовы. Мы уже овладели деревней. Правда, под натиском превосходящих сил противника вынуждены были временно оставить деревню, но…

— Спасибо, — Таккинен кивнул. — А как в Юмюярви?

Обескураженный Маркке прошел на свое место.

Обстановку в Совтуниеми Таккинен знал и без сообщения Маркке. «Не поторопились ли они там с выступлением? — думал Таккинен. — Но дело сделано». Задумавшийся Таккинен забыл назвать следующего оратора, и к столу без вызова протискался крестьянин в овчинном полушубке. Васселей обомлел. Это был Юрки Лесонен, его старый знакомый. Да в уме ли он? Как он решился прийти сюда? Или, может быть, он переметнулся к белым?

— Я пришел из-за Вуоккиниеми. Меня послал сюда народ, что живет в деревеньках да на хуторах нашей дальней округи… — сказал Юрки.

— Интересно. — Таккинен с любопытством разглядывал этого крестьянского ходока. — Мы оттуда никого не ждали. Прошу вас, говорите.

— Вот что велели люди сказать мне, — неторопливо продолжал Юрки. Он обвел взглядом собравшихся в избе мужиков, словно пытался определить, поддержат ли они его. — Так вот. Велели они так передать, что карелы должны жить, как им хочется.

— Правильно! — поддержал Таккинен. — Карелия — карелам! Ну как там у вас — готовы?

— К чему готовы? — Юрки посмотрел в упор на Таккинена. — Нам больше ничего не надо, лишь бы люди в мире жили. Ведь столько уже было войн, что, больше воевать никому не хочется. Давайте старое поминать не будем, а… Погодите, погодите. Дайте мне сказать. Я насчет новой войны хочу сказать…

— Вы хотите жить под ярмом большевизма? — перебил Таккинен. — Ты кто такой?

— С большевиками мы договоримся по-хорошему, ежели нам…

— Ну, говори. Все выкладывай, — грозно сказал Таккинен. — У нас свобода слова.

— Хорошо, если у вас свобода. Народ велел мне сказать, что ни с большевиками, ни с финнами войны мы не хотим. Пусть финны по-хорошему уйдут. Мы их проводим, как добрых гостей, как положено, на границе руку пожмем на прощание, разойдемся как соседи. А как финны уйдут — и мир будет. Подумайте, люди добрые, как это было бы хорошо. Ведь жизнь бы сразу наладили…

— Ясно, — сказал Таккинен. — Речь комиссара мы выслушали.

— Никакой я не комиссар и не царь. Я сказал то, что мужики наказывали мне сказать.

По знаку Таккинена Борисов взял Юрки за руку и повел к выходу. Васселей встал перед ним и громко сказал:

— Я уведу его.