Мы карелы

— Какая к черту это передовая! Красные жмут от Кестеньги на запад и от Контокки на север. Там и находится передовая. А вы передовые, когда речь идет об отступлении. Ты молчи и слушай. Вы должны немедленно занять назначенные вам позиции. Если вы будете тянуть, от вас скоро останется одно мокрое место. И держаться должны до последнего, пока я не дам приказ отойти. И наконец, пулеметы пошлите в Коккосалми. Там они нужнее. Ясно?

— Ясно, но…

— Никаких «но»! Выполняйте приказ. До свидания.

Так же порывисто Таккинен вышел из избы, сел со своим адъютантом в сани под меховой полог и помчался дальше.

Проснувшись на следующее утро, как всегда спозаранку, и разбудив невесток, Маланиэ принялась хлопотать у печи: Онтиппа должен был вернуться в этот день с извоза, и ей хотелось приготовить к его приезду что-нибудь повкуснее.

— Как он, бедный, до дому доберется, дорогу-то вон как занесло! — сетовала Маланиэ.

На полу избы вповалку спали солдаты. Несколько финнов, только что сменившихся с караула, сидели за столом в ожидании горячего чая и ворчали на хозяйку, не приготовившую к их приходу самовар.

— А мы живем по своему времени, — буркнула Маланиэ в ответ на их ворчание.

Маланиэ так и не успела поднять самовар на стол. Где-то совсем рядом началась стрельба.

— К бою! — раздалась команда.

Глядя на засуетившихся солдат, Маланиэ вдруг заметила, что многие из них совсем мальчишки. Загнав невесток с детьми в подполье, она велела одному из пришельцев, совсем молоденькому парнишке, тоже лезть в погреб. Растерявшийся паренек готов был исполнить приказание хозяйки, но тут его окликнул командир:

— Ты чего тут копаешься? Марш на позиции!

Изба опустела.

«Рийко придет!» — радовалась Маланиэ и стала поспешно накрывать на стол.

Внучата звали ее в подполье:

— Бабушка, скорей! Убьют!

— Иду, иду! — отвечала Маланиэ, а сама бросилась скорей жарить рыбу. Надо же Рийко угостить жареной рыбкой. Поди, давно уже не ел ее так, как мать готовит. Она думала о своем сыне, а перед глазами ее стояло перепуганное лицо молодого финна, которого она попыталась загнать в погреб. «Как бы не убили парнишку… У него ведь тоже мать есть. Ждет его…»

На берегу затрещал пулемет. Пот ом послышались крики «ура». Мимо окна пробежало несколько красноармейцев.

«Не знают матери, где их сынки родимые со смертью в прятки играют», — думала Маланиэ. Она не хотела смерти никому — ни белым, ни красным.

Наконец стрельба стихла.

— Вылезайте! — велела Маланиэ невесткам и детям. — Война ушла за озеро.

Едва успели невестки и дети вылезти из подпола, как в сенях послышались шаги. Обрадованная Маланиэ бросилась к двери. Вошли четверо. В длинных серых шинелях, с красными звездами на остроконечных шлемах.

— А где Рийко?

— Есть ли белые? — спросил вместо ответа на растерянный вопрос Маланиэ пожилой красноармеец. Он, видимо, был старший по званию, потому что на поясе у него висел револьвер.

— Нету белых. Бежали белые.

Красноармейцы заглянули в горницу, осмотрели поветь. Маланиэ решила, что они ищут не белых, а просто хотят чем-то поживиться, и, выхватив из-за иконы охранную грамоту, сунула ее в руку командира.

— Что это такое? — удивился тот и отдал бумажку бойцу-карелу.

Маланиэ побледнела. А вой-вой! Не ту грамоту сунула. Она поспешно достала другую бумажку.

— Нифантьев, знаешь, в чьем мы доме? — воскликнул командир, прочитав бумагу.

— Так вот где мы! — сказал Нифантьев, прочитав обе бумаги, и перевел командиру содержание подписанной Таккиненом охранной грамоты.

— Не путай, мамаша. Такие вещи нельзя путать. Скажи ей, Нифантьев, — попросил командир красноармейца-карела. — Мы ее сыновей не путаем. Ну, это не надо переводить.

Нифантьев перевел то, что ему было велено, и добавил от себя, что Рийко они знают.

— А где же он?

— Жив-здоров Рийко. На другой участок его перевели.

— Куда-же? Уж не в Кестеньгу ли?

— А это, мамаша, военная тайна.

— Все вы одинаковые, — заворчала Маланиэ. — Родной матери не скажете… Невестки! Помогите одежду развесить сушиться, — начала распоряжаться Маланиэ. — Не трогай, бабахнет. — Она успела заметить, что Пекка стал гладить покрытые изморозью стволы винтовок. — Чтоб ты у меня не смел никогда трогать этих ружей…

— Где же твой второй сын? — спросил Нифантьев. Он думал, что Маланиэ скажет, что не знает, но, оказалось, она знала.

— Васселея послали в Коккосалми брать Кестеньгу…

— Откуда ей это известно? — удивился командир.

— А вот я знаю… Я своими делами занимаюсь, а все слышу, все вижу, — похвалилась Маланиэ.

— Разведчица, — засмеялся командир. — Видно, в крови у них это…

— Да, да, — ответила Маланиэ, хотя и не поняла слов командира. Отвечала она по-карельски и такой скороговоркой, что Нифантьев не успевал переводить, стала докладывать о том, как к ним приходил большой начальник белых и что он говорил, сказала, что он велел отправить пулеметы под Коккосалми.

Потом она представила командиру свою семью: вот невестки, это Натси, дочь старшего сына, Олексея, а это Пекка, сын Васселея…